Женщина в белом

Могла ли я поступить иначе? Я осталась совершенно беспомощна, ожидая в будущем появление новой обузы в виде ребенка. Что же мне было делать? Положиться на милость моего сбежавшего идиота-муженька, который и поднял весь этот скандал вокруг меня? Да я скорее бы умерла! К тому же обещанное ежегодное содержание было более чем достаточным. С той поры мой доход, мой дом, мои ковры стали лучше, чем у половины из тех женщин, что закатывали глаза при виде меня. Обычно добродетель в наших местах одевалась в ситцевые платья, я же носила шелковые!

Итак, я приняла условия, которые он предложил мне, стараясь использовать их как можно разумнее, и начала битву с моими достопочтенными соседями на их собственной земле, и со временем выиграла ее, как Вы изволили видеть сами. Как я хранила его (и мою) тайну все эти годы, минувшие с тех пор, и действительно ли моя покойная дочь Анна вкралась мне в доверие и тоже стала обладательницей его тайны – вот вопросы, на которые, осмелюсь предположить, Вы хотели бы найти ответы. Что ж, моя признательность не откажет вам ни в чем. Я начну новую страницу и тотчас же дам Вам ответы на них. Однако же – простите меня за это, мистер Хартрайт, – прежде всего мне придется выразить свое удивление относительно Вашего участия, которое Вы приняли в моей покойной дочери. Оно совершенно необъяснимо для меня! Если подробности ее детства Вас интересуют в силу этого участия, я должна адресовать Вас к миссис Клеменс, которая знает об этом предмете больше, чем я. Пожалуйста, поймите, я вовсе не имею намерения представлять себя любящей матерью, чрезвычайно привязанной к своей дочери. Она была тягостной обузой для меня с первых до последних дней, да к тому же ситуация дополнительно усугублялась тем, что она с самого детства была слаба на голову. Вы любите прямоту, – надеюсь, сейчас Вы довольны.

Нет необходимости затруднять Вас многочисленными подробностями моего прошлого. Достаточно будет сказать, что со своей стороны я в точности выполняла условия нашей сделки и взамен довольствовалась моим содержанием, выплачиваемым мне раз в три месяца.

Время от времени я уезжала из города на короткое время, чтобы сменить обстановку, всегда предварительно испрашивая разрешения у моего хозяина и повелителя и обычно получая это разрешение. Я уже говорила Вам, он был достаточно умен, чтобы не держать меня в узде слишком крепко, и он мог, впрочем вполне обоснованно, не сомневаться в моем молчании, если и не ради него, то ради самой себя. Одной из самых длительных моих поездок была поездка, совершенная в Лиммеридж, чтобы ухаживать за своей сводной сестрой, которая в то время умирала. Поговаривали, будто бы она накопила порядочную сумму денег, и я решила (на случай, если бы по какой-то причине я перестала получать свое содержание), что мне следовало позаботиться о себе и с этой стороны. Вышло, однако же, что труды мои пропали понапрасну и я не получила ничего, потому что у нее ничего и не было.

На север с собой я взяла Анну. Мне иногда приходили в голову разные прихоти и фантазии в отношении моего ребенка, и тогда я начинала ревновать к влиянию, которое оказывала на нее миссис Клеменс. Мне никогда не нравилась эта миссис Клеменс. Это была жалкая, пустоголовая, робкая женщина, настоящая ломовая лошадь, – и время от времени я любила помучить ее, отбирая у нее Анну. Не зная, что мне делать с моей девочкой, пока я ухаживаю за своей родственницей в Камберленде, я отдала ее в школу в Лиммеридже. Владелица поместья миссис Фэрли (удивительно некрасивая женщина, заполучившая и женившая на себе одного из самых привлекательных мужчин в Англии) чрезвычайно позабавила меня тем, что сильно привязалась к моей девочке. Как следствие, Анна ничему не училась в школе, зато ее нежили и баловали в Лиммеридж-Хаусе. Среди прочей ерунды, которую ей вбивали там в голову, ей внушили, что она всегда должна носить только белое. Поскольку сама я ненавидела белый цвет, предпочитая ему яркие краски, я задумала выбить из нее эту чушь, едва мы снова окажемся дома.

Как это ни странно, дочь моя решительно воспротивилась мне. Если уж какая мысль, бывало, засядет ей в голову, то она держалась за нее, как обычно это делают все полоумные, с упрямством, достойным осла. Мы с ней окончательно поссорились, и миссис Клеменс, которой, как я полагаю, было все это не по душе, предложила забрать Анну к себе в Лондон, чтобы та осталась жить у нее. И я, пожалуй, сказала бы «да», если бы миссис Клеменс не приняла сторону моей дочери относительно белой одежды, тогда как я уже решила, что она не будет ходить в белом. Возненавидев миссис Клеменс сильнее прежнего за то, что та вздумала противоречить мне, я сказала «нет» окончательно и бесповоротно. В результате дочь моя осталась со мной, и между нами с тем джентльменом произошла первая серьезная стычка по поводу его тайны.