Женщина в белом

Место, о котором я говорю, находилось в той части дневника, где Мэриан обрисовывает его характер и внешность. Говоря о нем как о человеке, уже много лет не пересекавшем границ своей родины, она упоминает тот факт, что, едва прибыв в поместье сэра Персиваля, граф первым делом поинтересовался, как далеко от Блэкуотер-Парка находится ближайший город и не проживают ли в нем итальянцы, а также что на его адрес приходили письма с марками разных стран, а одно – с большой официальной государственной печатью на конверте. Его долгое отсутствие на родине Мэриан была склонна объяснять тем, что он политический изгнанник. Но с другой стороны, ей никак не удавалось примирить эту идею с полученным графом письмом с большой государственной печатью. Ведь обычно письма с континента, адресованные политическим изгнанникам, стараются отправлять таким образом, чтобы они привлекали к себе как можно меньше внимания заграничных почтовых служб.

Сведения, почерпнутые из ее дневника, в совокупности с некоторыми моими соображениями подсказывали вывод, к которому, к моему удивлению, я не пришел гораздо раньше. Теперь я сказал себе то же самое, что когда-то Лора сказала Мэриан в Блэкуотер-Парке и что подслушала мадам Фоско у дверей ее спальни: граф – шпион!

Лора назвала графа «шпионом» наугад, в минуту гнева, вызванного его происками против нее. Я же применил к нему это слово совершенно сознательно, убежденный, что его призвание в жизни было призванием шпиона. В свете этого моего предположения становилась вполне понятна причина его чрезвычайно долгого пребывания в Англии спустя столько времени после того, как цель составленного и осуществленного им заговора была достигнута.

В тот год, о котором я сейчас пишу, в Хрустальном дворце Гайд-парка проходила знаменитая Всемирная выставка. По этому случаю в Лондон приехало невероятное количество иностранцев, которые всё продолжали прибывать. За многими тайно следили их правительства, утратившие к ним доверие, следили посредством собственных агентов, отправленных к нашим берегам. Я был совершенно уверен, что человек с такими блистательными способностями, как граф Фоско, занимавший к тому же такое заметное положение в обществе, не может являться обычным, самым что ни на есть рядовым иностранным шпионом. Я подозревал, что он возглавляет целую шпионскую сеть и уполномочен правительством, на службе у которого он тайно состоит, руководить агентами, завербованными в нашей стране, равно мужчинами и женщинами. Полагаю, что и миссис Рюбель, которую граф так счастливо нанял на место сиделки в Блэкуотер-Парк, принадлежала к их числу.

Если я не ошибался в своем предположении, то добраться до графа Фоско, возможно, было гораздо проще, чем я осмеливался на это надеяться. К кому я мог бы обратиться, чтобы разузнать побольше о прошлом этого человека и о нем самом?

Совершенно естественным образом в этой ситуации в моей голове родилась мысль, что оказать такую помощь мне мог только его соотечественник, которому я бы доверял целиком и полностью. И первый, о ком я подумал, был к тому же единственным итальянцем, с которым я был близко знаком, – мой чудаковатый маленький друг профессор Песка.

Профессор так долго отсутствовал на этих страницах, что, пожалуй, рисковал оказаться вовсе позабытым.

Однако таково правило повествований, подобных моему, чтобы лица, к нему причастные, появлялись в нем только тогда, когда течение событий касается их непосредственно, – они появляются и исчезают не вследствие моего личного пристрастия к ним, но по праву их прямой связи с обстоятельствами дела. По этой-то причине не только Песка, но и мои мать и сестра отошли на задний план повествования. Мои визиты в Хэмпстедский коттедж, уверенность моей матери в том, что никакого заговора не существовало и что на лиммериджском кладбище похоронена именно Лора, мои тщетные попытки переубедить мать и сестру, перебороть их предубеждение, в котором они упорствовали из ревнивой привязанности ко мне, тягостная для меня необходимость, вызванная этим предубеждением, скрывать от них мою женитьбу до той поры, пока они не расположатся по отношению к моей жене в полной мере, – обо всех этих маленьких семейных обстоятельствах я не писал, поскольку они не имели отношения к основным событиям этой истории. Хотя они и увеличивали мою тревогу, и прибавляли горечи к моим неудачам, течение событий неумолимо оставляло их в стороне.