Женщины, которые вдохновляли

«Нет, — писал он своему другу, — эти стихи принадлежат не мне. Они производят на меня прямо-таки подавляющее впечатление, и я не могу читать их без слез; в них слышатся звуки голоса, который звучит в моих ушах давно, давно, с самого раннего детства.

Стихи эти написала Лу, мой новый друг, о котором вы еще ничего не слышали; она дочь русского генерала; ей 20 лет, она резкая, как орел, сильная, как львица, и при этом очень женственный ребенок…

Она поразительно зрела и готова к моему способу мышления…

Кроме того, у нее невероятно твердый характер, и она точно знает, чего хочет, — не спрашивая ничьих советов и не заботясь об общественном мнении».

По сути дела в этом письме Ницше признавал, что встретил воспеваемый им идеал сверхчеловека в жизни.

А вот сам он, увы, оказался весьма далеко от него, поскольку безумно влюбился в Лу.

Вполне воможно, что он влюблся в нее только как в оболочку того придуманного им великого мифа о великом гиперборейце, который шел на смену умиравшему европейцу.

Возможно, сыграло свою роль и то, что его изумученная вечным одиночеством и страданиями душа, наконец-то, встретила в этом жестоком мире нечто, себе подобное, и его как властно потянула к ней та неведомая, но непреодолимая сила, которая заставляет бабочку лететь на огонь.

И он полетел на него, презрев все опасности и условности, основной из которых была его бедность.

Пребывая в лихорадочном возбуждении, Ницше пришел к выводу, что сможет за значительную сумму продать какому-нибудь издателю все свои будущие сочинения.

Как он будет жить с этой странной женщиной?

Где?

На что станет содержать ее?

Он, совершенно неприспособленный к реальной жизни?

Об этом он не думал, поскольку любовь есть ослепление, которое не задается столь низменными вопросами…

У проповедника нового человека стальной воли не хватило решимости объясниться с Лу самому, и он попросил Рэ поговорить с Лу от его имени.

Удивилась ли такому повороту событий сама Лу?

Надо полагать, что вряд ли.

Все те мужчины, с которыми она близко общалась рано или поздно пытласиь свести эти отношения к браку.

И все они прошли через своеобразную «конфирмацию» — получения отказа от сделанного ей брачного предложения.

Именно таким было ее причащение к ее религии «свободных духов».

Не избежал этой печальной участи и Ницше.

В «Опыте дружбы» Лу перечислила все аргументы, к которым она прибегла, чтобы максимально смягчить свой отказ и сохранить в силе главное — их дружбу и сам проект жизни «втроем».

«Ницше, — вспоминала о том времени Лу, — пребывал в игривом настроении, и часто ничего нельзя было понять из его высокопарно-закамуфлированной манеры выражаться.

Я помню его торжественный вид в день нашей первой встречи, которая произошла в церкви Святого Петра. Первые слова Ницше, обращенные к нам, были:

— Какие звезды свели нас вместе?

Но то, что так хорошо начиналось, приняло неожиданный оборот, втянув нас с Паулем в новые перипетии, ибо вновь прибывший усложнил ситуацию непредвиденным образом.

Разумеется, Ницше думал, наоборот, упростить ситуацию: он сделал Рэ своим посредником по части брака со мной.

Удрученные, мы искали средство уладить все, чтобы не подвергать угрозе интересы нашей троицы.

Мы решили объяснить Ницше, что, во-первых, я испытываю глубокое отвращение к браку вообще, во-вторых, что я живу на одну пенсию, которую моя мать получает как вдова генерала, и, наконец, что брак лишил бы меня скромной ренты, которая мне полагалась как единственной наследнице русского …

Когда мы покинули Рим, дело, казалось, было улажено. За последнее время у Ницше случилось несколько приступов сильной головной боли».

Каким же таинственным образом рассчитывали они превратить столь эксцентричную духовную конструкцию в повседневную действительность?

Они не знали.

Вряд ли он отдавали себе отчет и в том, сколько опасностей и скрытых рифов таил в себе подобный замысел.

Тем не менее, будучи не знавшими жизни романтиками, они уповали на то, что все житейские недоразумения задыхаются «на высоте 6 тысяч футов над уровнем человека», где они собирались существовать.

«И, в конце концов, это триединство! — писала Мальвида Лу, прекрасно понимавшая всю иллюзорность их плана, — Несмотря на то, что я вполне убеждена в Вашей нейтральности, при всем этом опыт моей долгой жизни, равно как и знание человеческой натуры, позволяют мне утверждать, что так это долго не может развиваться, что в самом лучшем случае серьезно пострадает сердце, а в худшей ситуации дружеский союз будет разрушен.

Естество не дает себя одурачить, а связи существуют только в той мере, в которой мы их осознаем.

Однако, если Вы, вопреки всему, это сделаете, я не усомнюсь в вас, я лишь хотела бы уберечь Вас от той почти неизбежной боли, которую Вы уже раз испытали».

Это письмо написано 6 июня 1882 года, в то время, когда, несмотря на все пересуды, ее участники выбирали место проживания.

После долгих обсуждений был выбран Париж.

Могло ли поколебать Лу это письмо?