Женщины, которые вдохновляли

— Без этой женщины, — говорил поэт, — я никогда не смог бы найти свой жизненный путь…

В разгар романа с Рильке, когда ей было под сорок, Лу писала: «Только теперь я молода и только теперь являюсь тем, чем другие становятся в восемнадцать, — самой собой».

Однако ее отношениям с Рильке также не суждена была долгая жизнь.

Лу называла его любовь «соловьиной».

Как многие поэты, он любил не ее, а свое чувство к ней, мало интересуясь ее мыслями и эмоциями.

Он изводил ее капризами, мучил ревностью, едва она отлучалась из их берлинского дома. А отлучки были нередкими — не первый год тянулся ее роман с известным врачом Фридрихом Пинельсом, были и другие мужчины.

В них она находила то, чего не было в Райнере, — интерес к ней, живой, а не придуманной женщине.

Эта тягостная ситуация разрешилась, когда Лу узнала, что у нее будет ребенок от Пинельса.

Верная себе, она не скрыла этого от Рильке, и тот вскоре ушел от нее к художнице Кларе Вестхоф.

Однако Лу так и не изведала радости материнства: она потеряла ребенка.

После этого в ее жизни вновь начали меняться мужчины, молодые и не очень.

Кто только не входил в ее «донжуанский список» — писатели Шницлер, Гауптман, Гуго фон Гофмансталь, философ Эббингхауз, режиссер Макс Рейнхардт…

Свой опыт Лу по просьбе известного философа Мартина Бубера обобщила в нашумевшей книге «Эротика».

В ней не было скандальных подробностей ее личной жизни — на людях Лу всегда была «застегнутой на все пуговицы», причем буквально — она носила платья с длинным рукавом и закрытым воротом.

Зато по части психологии книга предельно откровенна.

В ней утверждалось: любовь погибает, если один из любящих (обычно женщина) безвольно «прививается» к другому, вместо того чтобы расти свободно и давать партнеру то, чего тому не хватает.

«Ничего так не искажает любовь, — писала она, — как боязливая приспособляемость и притирка друг к другу. Но чем больше и глубже два человека раскрыты, тем худшие последствия эта притирка имеет: один любимый человек „прививается“ к другому, это позволяет одному паразитировать за счет другого, вместо того чтобы каждый глубоко пустил широкие корни в собственный богатый мир, чтобы сделать это миром и для другого».

В 1911 году Лу познакомилась с Фрейдом.

Ей было пятьдесят лет, знаменитому психиатру на пять больше.

С Фрейдом ее познакомил очередной поклонник, шведский психиатр Пауль Бьер.

После неизбежного разрыва он весьма откровенно писал о ней: «У нее был дар полностью погружаться в мужчину, которого она любила.

Эта чрезвычайная сосредоточенность разжигала в ее партнере некий духовный огонь. В моей долгой жизни я никогда не видел никого, кто понимал бы меня так быстро и полно, как Лу…

Она, безусловно, не была по природе своей ни холодной, ни фригидной и, тем не менее, не могла полностью отдать себя даже в самых страстных объятиях.

Вероятно, в этом и была, по-своему, трагедия ее жизни. Она искала пути освобождения от своей же сильной личности, но тщетно».

Вполне возможно, что Лу явилась к Фрейду именно затем, чтобы понять причины своих любовных поражений.

В работах «венского колдуна» она нашла много близкого себе, и, в первую очередь, идею об андрогинности, двуполости каждого человека.

Фрейд же, прочитав ее «Эротику», отозвался о Лу так:

— Идя другой дорогой, она пришла к близким результатам исследования.

Кстати, эти исследования заставили Лу отвергнуть феминизм.

— Нет ничего более глупого для женщины, — заявила она, — чем тягаться с мужчиной в профессиональном успехе. Я никогда не выбирала себе мужских занятий и ни с кем не соревновалась — эти занятия сами нашли меня, как солнце находит нуждающийся в его лучах цветок.

Фрейд и Лу стали друзьями.

Взявшись обучить Лу психоанализу и допустив ее в свой «ближний круг», Фрейд, в отличие от большинства ее друзей-мужчин, не требовал взамен ничего.

Он прощал Лу все — даже то, что она наотрез отказалась лечь на знаменитую фрейдовскую кушетку и раскрыть тайны своего подсознания.

Любой из его учеников, кто осмелился бы на это, лишился бы его милости раз и навсегда.

Лу же оставалась рядом с мэтром, писала статьи, выступала на семинарах, получив в окружении Фрейда почетное прозвище «матери психоанализа».

«Пусть так, — писала она, — побуду хоть чьей-то матерью».

На закате жизни нерастраченное материнское чувство взяло свое — она много общалась с детьми и задумала книгу о детской психологии в соавторстве с дочерью Фрейда, Анной. Да и возлюбленные ее становились все моложе.

Один из них, хорватский студент Виктор Тауск, был настолько страстно влюблен в Лу, что покончил с собой после их разрыва.

После его смерти Лу сосредоточилась на работе — по десять часов в день она принимала пациентов в своей клинике в Геттингене, стараясь помочь им обрести душевный покой.

Но покоя не было: к власти пришли нацисты, начавшие гонения на психоанализ.

Ставшая ярой поклонницей Гитлера Элизабет Ницше обвинила Лу в «скрытом еврействе» и сделала все, чтобы ее имя было вычеркнуто из биографии ее брата.

Но Лу по-прежнему ничего не боялась и отказалась покинуть Германию.