– Он сейчас сам не свой, – объяснил Бибул. – Когда Цезарь унизил его в сенате своей выходкой с «боевым тараном», Катул утратил влияние. – Холодный, ясный взгляд перешел на Катона. – Да и ты вел себя с ним не слишком тактично, Марк, когда Вибия судили за мошенничество. С Цезарем все ясно, он соперник. Но любой предводитель очень много теряет, когда его порицают собственные приверженцы.
– Он не должен был говорить того, что сказал мне!
Бибул вздохнул:
– Иногда, Катон, от тебя больше вреда, чем пользы!
Катон написал записку, приглашавшую Катула на разговор, и поставил свою печать. Приятно удивленный Катул прихватил с собой своего шурина-зятя Гортензия (Катул был женат на Гортензии, сестре Гортензия, а Гортензий был женат на сестре Катула Лутации). То, что Катон искал его помощи, пролило бальзам на его раненую гордость.
– Согласен, нельзя допустить, чтобы Катилина стал консулом, – сурово подтвердил он. – Его сделка с Марком Крассом теперь известна всем, ибо ни один человек не в силах противостоять искушению похвастать удачей. На этой стадии он был убежден, что не может проиграть. Я много думал о проблеме и пришел к выводу, что мы должны использовать хвастовство Катилины о его союзе с Марком Крассом. Немало всадников ценит Красса – но лишь потому, что существуют границы его влияния. Думаю, значительное число всадников не захочет усиления влияния Красса благодаря притоку клиентов из-за Пада и египетским деньгам. Другое дело, если бы они поверили в то, что Красс поделит с ними Египет. Но к счастью, всем известно, что Красс не поделится. Хотя формально Египет будет принадлежать Риму, фактически он станет личным царством Марка Лициния Красса. Царством, которое он тотчас начнет обирать до нитки.
– Беда в том, – заговорил Квинт Гортензий, – что все остальные ужасно непривлекательны. Силан – да, если бы он был здоров. Но он болен. Кроме того, из-за своего недуга он отказался принять провинцию, когда закончился срок его преторства, и это произведет плохое впечатление на выборщиков. А некоторые из кандидатов – Минуций Терм, например, – безнадежны.
– Еще имеется Антоний Гибрида, – напомнил Агенобарб.
Бибул скривил рот:
– Предположим, мы согласимся на Гибриду. Пусть он скверный человек, но так монументально инертен, что никакого вреда Риму принести не сможет. Однако в таком случае нам придется согласиться и на самоуверенного прыща Цицерона.
Наступившее угрюмое молчание нарушил Катул.
– Которая из двух неприятных кандидатур предпочтительнее? – медленно проговорил он. – Хотим ли мы,
– Цицерон, – сказал Гортензий.
– Цицерон, – сказал Бибул.
– Цицерон, – сказал Агенобарб.
– Цицерон, – очень неохотно согласился Катон.
– Превосходно, – подытожил Катул. – Пусть будет Цицерон. О боги, мне с моим слабым желудком трудно придется в сенате в будущем году! Выскочка – «новый человек» – один из консулов Рима! Фу! Меня заранее тошнит!
– Тогда предлагаю, – проговорил Гортензий с унылым видом, – перед собраниями сената в следующем году существенно ограничивать себя в пище.
Группа разошлась, чтобы приняться за дело. В течение месяца они действительно неплохо поработали. Катул с сожалением отметил, что Катон, едва достигнув тридцати лет, сделался самым влиятельным среди них. Великая казначейская война и возвращение в государственные закрома проскрипционных наград произвели огромное впечатление на первый класс, который больше всего пострадал от проскрипций Суллы. Катон был героем всаднического сословия. И уж если Катон посоветовал голосовать за Цицерона и Гибриду, за них будут голосовать все всадники первых восемнадцати центурий!
В результате консулами стали Марк Туллий Цицерон – старший консул, и Гай Антоний Гибрида – его младший коллега. Цицерон ликовал, так и не поняв, что обязан своей победой обстоятельствам, не имеющим ничего общего с заслугами, честностью или влиянием. Если бы альтернативным кандидатом не был Катилина, Цицерона никогда не выбрали бы вообще. Но поскольку никто не сказал ему об этом, он расхаживал по Римскому форуму и сенату с важным видом – в счастливом изумлении, щедро сдобренном тщеславием. О, какой год! Старший консул
Когда Луций Декумий услышал, что консулы этого года Луций Цезарь и Марций Фигул предложили ликвидировать общины перекрестков, его охватила паника, потом он пришел в ярость, ужаснулся и немедленно побежал к своему патрону Цезарю.
– Это несправедливо! – гневно воскликнул он. – Разве мы совершали преступления? Мы просто занимаемся своим делом!
Это заявление озадачило Цезаря, ибо он, конечно, знал обстоятельства, приведшие к представлению нового закона.