Женщины Цезаря

– Я это сделаю, не сомневайся, – оживилась супруга. – Сенат пожалеет о том дне, когда встал на сторону Катилины. Я видела Фульвию и знаю тебя. Во многих отношениях ты – идиот, но только не тогда, когда надо распознать негодяев.

– А почему это я идиот? – надменно осведомился ее муж.

– Во-первых, потому, что пишешь плохие стихи. Во-вторых, пытаешься заработать себе репутацию знатока искусств. Тратишь деньги на виллы, жить в которых у тебя нет времени, даже если бы ты постоянно путешествовал, – а ты не путешествуешь. Ужасно балуешь Туллию. Подлизываешься к таким, как Помпей Магн.

– Хватит!

Теренция замолчала, устремив на него взгляд, который никогда не был согрет любовью. Жаль. Потому что, сказать по правде, Теренция любила Цицерона. Но она знала все его слабости, не замечая своих. Хотя у нее не было амбиций стать новой Корнелией, матерью Гракхов, она обладала всеми достоинствами римской матроны. Очень трудно человеку с характером Цицерона жить рядом с безупречной матроной. Экономная, трудолюбивая, хладнокровная, практичная, бескомпромиссная, прямая, бесстрашная, считавшая себя равной по уму любому мужчине, – такова была Теренция, не терпящая глупцов, даже если это ее муж. Она не понимала его незащищенности. Она не понимала, что он чувствует свою неполноценность, ибо ее происхождение было безупречным и все ее предки были истинными римлянами. Теренция считала, Цицерону лучше всего было пробраться в высшие слои римского общества, держась за ее подол. А вместо этого он заточил ее дома, в безвестности, и самостоятельно старается войти в элиту, к которой не принадлежит.

– Ты должен пригласить в гости Квинта, – сказала Теренция.

Но Цицерон и его младший брат были так же несовместимы, как Цицерон и Теренция, поэтому старший консул опустил углы рта и покачал головой:

– Квинт такой же, как все остальные. Он думает, что я из мухи делаю слона. Но завтра я увижусь с Аттиком. Он мне поверит. Он – всадник, и у него здравый ум. – Цицерон немного подумал и добавил: – Лентул Сура был очень груб со мной сегодня в септе. Я не могу понять почему. Я знаю, что много сенаторов винят меня за то, что я лишил Катилину шансов стать консулом, но Лентул Сура вел себя особенно странно. Казалось, все это слишком много для него значило.

– Он, и его Юлия Антония, и эти ужасные тупицы-пасынки! – презрительно фыркнула Теренция. – Трудно найти более ленивых дураков. Не знаю даже, кто из них мне больше неприятен: Лентул, Юлия или ее ужасные сыновья.

– Лентул Сура снова добился успеха, учитывая, что цензоры выгнали его из сената семь лет назад, – сказал Цицерон. – Он вернулся в сенат через квесторство и начал все сначала. Он уже был консулом до изгнания, Теренция. Это должно быть ужасным унижением для него – в таком возрасте опять сделаться лишь претором.

– Беспомощный, как и его жена, – ядовито заметила Теренция.

– Как бы то ни было, сегодня был необычный день.

Теренция фыркнула:

– И не только в связи с Лентулом Сурой.

– Завтра я разузнаю, что известно Аттику, и это, вероятно, будет интересно, – сказал Цицерон, зевнув так, что на глазах выступили слезы. – Я устал, моя дорогая. Пожалуйста, пришли ко мне Тирона. Я подиктую ему.

– Похоже, ты и правда устал! Ты редко диктуешь, даже Тирону. Я пришлю его, но только ненадолго. Тебе нужно поспать.

Когда Теренция встала с кресла, Цицерон импульсивно протянул ей руку и улыбнулся:

– Спасибо за все, Теренция! Чувствуешь себя совсем по-другому, когда ты на моей стороне.

Она взяла протянутую руку, крепко ее сжала и застенчиво улыбнулась, как-то по-детски и неуверенно.

– Не думай об этом, муж, – сказала она и быстро вышла, пока никто из них не расплакался.

Если бы кто-нибудь спросил Цицерона, любит ли он жену и брата, он не раздумывая ответил бы утвердительно. И это было бы правдой. Однако ни Теренция, ни Квинт Цицерон не стали самыми близкими ему людьми, среди которых был только один член семьи – его дочь Туллия, представлявшая собой теплый и яркий контраст матери. Сын его был еще слишком мал, чтобы вызвать у Цицерона определенные чувства. Вероятно, с маленьким Марком у него никогда не сложится доверительных отношений, поскольку по характеру он более походил на своего дядю Квинта – импульсивного, вспыльчивого, вечно напыщенного и не блиставшего талантами.

Кто же в таком случае были другие, сердечно близкие Цицерону люди?