Женщины Цезаря

Катилина повернулся к дверям, распахнул их и вышел.

– Ну что, Марк Туллий Цицерон? Что ты будешь делать теперь? – спросил Цезарь, откидываясь назад и зевая. – Ты знаешь, он ведь прав. На весьма ничтожном основании ты фактически обвинил его в тяжком преступлении.

Затуманенным взором Цицерон искал хотя бы одно сочувствующее лицо. Кто здесь верит ему? Катул? Нет. Гортензий? Нет. Катон? Нет. Красс? Нет. Лукулл? Нет. Попликола? Нет. Он расправил плечи, выпрямился.

– Будем голосовать, – твердо проговорил он. – Те, кто считает, что курульные выборы нужно провести завтра и что Луцию Сергию Катилине следует разрешить принять в них участие, встаньте слева от меня. Те, кто считает, что курульные выборы необходимо отложить, чтобы провести расследование, встаньте справа от меня.

Надежды Цицерона были весьма слабы, несмотря на эту хитрую уловку – так сформулировать предложение, чтобы нужный ему результат находился по правую от него сторону. Ни одному сенатору не хотелось вставать по левую сторону, считавшуюся неблагоприятной. Но на этот раз благоразумие одержало верх над суеверием. Все сенаторы заняли место по левую руку от Цицерона, тем самым позволив завтра утром провести выборы и разрешить Луцию Сергию Катилине претендовать на должность консула.

Цицерон распустил собрание, желая только одного – оказаться дома прежде, чем он даст волю слезам.

Гордость диктовала не отступать, поэтому Цицерон председательствовал на курульных выборах – с кирасой под тогой. Предварительно он расставил вокруг септы несколько сотен молодых людей, чтобы предотвратить беспорядки. Среди них находился и Публий Клодий, чья ненависть к Катилине была намного сильнее того слабого раздражения, которое вызывал в нем Цицерон. И естественно, там, где был Клодий, околачивались молодой Попликола, молодой Курион, Децим Брут и Марк Антоний – все члены ныне процветающего «Клуба Клодия».

С огромным облегчением Цицерон видел: в отличие от сенаторов, все сословие всадников безоговорочно поверило Цицерону. Нет ничего ужаснее для делового человека из всаднических кругов, чем призрак всеобщей отмены долгов, даже если сам он был в долгах по уши. Одна за другой центурии проголосовали за Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурену как консулов следующего года. Катилина отстал от Сервия Сульпиция, но набрал больше голосов, чем Луций Кассий.

– Ты злобный клеветник! – прорычал Цицерону один из преторов нынешнего года, патриций Лентул Сура, когда центурии разошлись после долгого дня: выбирали двух консулов и восемь преторов.

– Что? – тупо переспросил Цицерон, с трудом выдерживая вес проклятой кирасы и страстно мечтая освободить от ее тисков талию, слишком располневшую, чтобы чувствовать себя комфортно в доспехах.

– Ты слышал меня! Это ты виноват в том, что Катилину и Кассия не выбрали, ты, злобный клеветник! Ты специально отпугнул от них выборщиков своими дикими слухами о долгах! О-о, очень умно! Зачем обвинять их и тем самым давать им шанс ответить? Ты нашел в политическом арсенале отличное оружие, не правда ли? Неопровержимое заявление? Клевета, инсинуация, грязь! Катилина был прав насчет тебя: ты наглый, безродный выскочка! И пора поставить на место зарвавшихся крестьян вроде тебя!

Цицерон застыл с открытым ртом. Он глядел вслед уходящему Лентулу Суре и чувствовал, как на глазах его выступают слезы. Он был прав в отношении Катилины, он был прав! Катилина закончит тем, что уничтожит Рим и Республику.

– Если это может послужить тебе утешением, Цицерон, – послышался голос рядом с ним, – я буду держать ухо востро и нос по ветру следующие несколько месяцев. Поразмыслив, я подумал, что ты мог быть прав в отношении Катилины и Кассия. Сегодня они недовольны!

Цицерон повернулся, увидел Красса и не выдержал.

– Ты! – с ненавистью заорал он. – Это ты во всем виноват! Это ты вытащил Катилину на его последнем суде! Купил присяжных и дал ему понять, что в Риме найдутся люди, которые хотели бы видеть его диктатором!

– Я не покупал присяжных, – сказал Красс, казалось без всякой обиды.

– Ха! – сердито бросил Цицерон и быстро отошел прочь.

– И что все это значит? – спросил Красс у Цезаря.

– Просто он думает, что в Риме назревает кризис, и он никак не может понять, почему никто в сенате не согласился с ним.

– Но я как раз говорил, что согласен с ним!

– Оставь, Марк. Пойдем отметим мое новоселье в Государственном доме великого понтифика. Такой славный адрес! А что касается нашего Цицерона, то бедняга попросту умирает от желания видеть себя в центре сенсации. И теперь, когда он считает, что нашел эту сенсацию, никто не проявляет к ней интереса. А ведь он мечтал спасти Республику, – усмехнулся Цезарь.

– Но я не сдамся! – надрывался Цицерон перед своей женой. – Я еще не побежден! Теренция, держи контакт с Фульвией! Даже если ей придется подслушивать у двери, я хочу, чтобы она разузнала все, что может: с кем видится Курий, куда он ходит, чем занимается. И если, как мы с тобой думаем, назревает революция, Фульвия должна убедить Курия в том, что самое правильное – сотрудничать со мной.