Женщины Цезаря

– Одно предупреждение. Если сенат откажется ратифицировать все, что касается Востока, я постараюсь, чтобы это немедленно сделал плебс. Я, патриций, не могу руководить плебсом в этом вопросе. Это ваш единственный шанс, отцы, внесенные в списки. Или вы выполните мое требование сейчас, или плебс устроит жуткую неразбериху. Мне все равно, каким способом решится эта проблема, но так или иначе она будет решена!

– Нет! – крикнул Лукулл, сидящий среди консуляров. – Нет, нет, нет! А как же мои соглашения на Востоке? Помпей ничего не завоевывал! Завоевывал я! Все, что делал Помпей, – это приобретал славу, которая по праву должна была принадлежать мне! Это я покорил Восток. У меня были свои соглашения, которые надо было выполнять! Прямо скажу тебе, Гай Цезарь, что не позволю сенату ратифицировать любой договор, заключенный от имени Рима безродным мужланом! Задирает нос перед нами, точно царь! Вышагивает по Риму разряженный! Нет, нет, нет!

Цезарь не выдержал.

– Луций Лициний Лукулл, выйди сюда! – во весь голос заорал Цезарь. – Встань перед возвышением!

Они никогда не нравились друг другу, хотя, казалось бы, напротив, должны были испытывать взаимную симпатию: оба знатные аристократы, оба обязаны Сулле. И может быть, в этом крылась причина их разногласий – в ревности Лукулла к более молодому человеку, племяннику Суллы по браку. Именно Лукулл пустил некогда сплетню о том, что Цезарь был мальчиком-любовником у старого царя Никомеда. А Бибул подхватил эту сплетню и разнес дальше.

В те дни Лукулл был худощав, элегантен и являлся в высшей степени способным наместником и полководцем. Но время и страсть к наркотическим веществам, не говоря уже о вине и экзотической пище, дали себя знать. Они разрушили его организм: тело обвисло, выросло брюхо, лицо оплыло, серые глаза почти ослепли. Прежний Лукулл никогда бы не подчинился гневному окрику. Но Лукулл нынешний неверной походкой пересек мозаичный пол и встал перед Цезарем. Подняв голову, он глядел на него с открытым ртом.

– Луций Лициний Лукулл, – уже тише, но все еще строго проговорил Цезарь, – предупреждаю тебя: возьми свои слова обратно, или я велю плебсу сделать с тобой то, что он сделал с Сервилием Цепионом! Тебя привлекут к суду за то, что ты не справился с поручением сената и народа Рима покорить Восток и покончить с двумя царями. Я привлеку тебя к суду и прослежу, чтобы тебя отправили в вечную ссылку на самый дрянной и самый отдаленный остров в Нашем море! И там у тебя не хватит денег даже на новую тунику! Ясно тебе? Ты понял? Не раздражай меня, потому что я говорю серьезно!

В сенате стояла мертвая тишина. Ни Бибул, ни Катон не шелохнулись. Когда Цезарь был таким, никто не хотел лезть на рожон. Это была демонстрация того, каким Цезарь может стать, если его вовремя не остановить! Больше, чем автократом. Царем. Но царю необходима армия. Поэтому Цезарю нельзя позволить иметь армию. При Сулле ни Бибул, ни Катон не были еще в том возрасте, чтобы участвовать в политической жизни Рима, хотя Бибул его помнил. Сейчас в Цезаре легко угадывался Сулла. Или то, кем они считали Суллу. Помпей – ничто, у него нет достойного происхождения. О боги, но у Цезаря оно есть!

Лукулл встал на колени и заплакал, пуская слюни. Он умолял о прощении так, как покоренный князек мог бы умолять царя Митридата или царя Тиграна, а сенат в ужасе смотрел на эту сцену. Это было недопустимо и унизительно для всех присутствующих в курии сенаторов.

– Ликторы, уведите его домой, – приказал Цезарь.

Все молчали. Два ликтора из числа принадлежавших старшему консулу осторожно взяли Лукулла под руки, подняли и вывели его, плачущего и стонущего, из помещения.

– Очень хорошо, – проговорил Цезарь. – Так как же мы поступим? Согласен ли сенат ратифицировать восточные соглашения, или я представлю их плебсу как lex Vatiniae?

– Тащи свой хлам плебсу! – крикнул Бибул.

– Тащи плебсу! – повторил Катон.

Когда Цезарь объявил голосование, почти никто не встал справа от него. Сенат решил, что любая альтернатива предпочтительнее. Нельзя разрешить Цезарю поступать по-своему. Пусть Цезарь несет этот законопроект плебсу. Там все увидят, что это – свидетельство высокомерия Помпея и самоуверенности Цезаря. Никому не нравится, когда им диктуют, что делать, а сегодня поведение Цезаря очень походило на самоуправство. Лучше уж умереть, чем жить еще при одном диктаторе.

– Им это не понравилось, и Помпей расстроен, – сказал Красс после этого короткого собрания.

– Какой выбор они мне оставили, Марк? Что я должен делать? Ничего? – раздраженно спросил Цезарь.