Женщины Цезаря

Взгляд Цезаря переходил с лица на лицо и остановился на Цицероне – с оттенком угрозы, которую почувствовал не только Цицерон. Какая же сила у этого человека! Она ощутимо исходила от него, и едва ли кто-нибудь из присутствующих сенаторов не понял вдруг: то, что может остановить кого угодно, даже Помпея, никогда не остановит Цезаря. Они могут назвать это блефом с его стороны. Но они слишком хорошо знали, что это не блеф. Цезарь был не просто опасен. Он был катастрофой.

При голосовании только Катон встал справа от Бибула. Метелл Сципион и другие уступили нажиму Цезаря.

После этого Цезарь вернулся к народу и потребовал внести еще один пункт в свой закон о земле: чтобы каждый сенатор давал клятву соблюдать этот закон, как только его ратифицируют через положенные семнадцать дней. Существовали прецеденты отказа от такой клятвы, включая знаменитый отказ Метелла Нумидийского, в результате чего последовала ссылка на несколько лет.

Но времена изменились. Народ сердился. Сенат стал явно обструкционистским, а ветеранам Помпея была очень нужна земля. Поначалу несколько сенаторов действительно отказались приносить клятву, но Цезарь настаивал, и один за другим они поклялись. Сдались все, кроме Метелла Целера, Катона и Бибула. После того как Бибул тоже сломался, Целер и Катон в один голос заявили, что не будут, не будут, не будут клясться.

– Я предлагаю тебе, – ласково улыбнулся Цезарь Цицерону, – убедить эту парочку все же дать клятву. У меня есть разрешение жрецов и авгуров провести lex curiata, который позволит Публию Клодию стать усыновленным плебеем. До сих пор я держу это в секрете. Надеюсь, мне не понадобится опубликовывать его. Но в конце концов, Цицерон, мое решение зависит от тебя.

Цицерон пришел в ужас и кинулся выполнять поручение.

– Я виделся с Великим Человеком, – сообщил он Целеру и Катону, сам не понимая, что применил это ироническое прозвище не к Помпею, а к Цезарю, – и он готов содрать с вас шкуру, если вы не дадите клятву соблюдать его закон.

– А я неплохо выглядел бы на Форуме освежеванным, – заметил Целер.

– Целер, он отберет у тебя все! Я говорю серьезно! Если ты не поклянешься, это будет означать твое политическое крушение. По закону не существует наказания за отказ дать клятву, и Цезарь не так глуп. Никто не может сказать, что ты совершил нечто особенное, отказавшись. Это не грозит ни штрафом, ни ссылкой. Просто на Форуме будет вызвана такая ненависть к тебе, что ты больше никогда не сможешь появиться там. Если ты не уступишь Цезарю, народ проклянет тебя как обструкциониста, который действует просто ради самой обструкции. Они воспримут это на свой счет. Для них твой отказ не будет означать оскорбление, нанесенное конкретно Цезарю. Бибулу не следовало кричать всему собранию народа, что они никогда не получат этого закона, как бы они ни нуждались в нем. Они поняли это как злобную угрозу. Это выставило boni в крайне невыгодном свете. Разве ты не понимаешь, что не только солдаты Магна, но и всадники тоже хотят принятия этого закона?

Целер колебался.

– Я не понимаю, почему этот закон нужен всадникам, – угрюмо сказал он.

– Потому что они ездят по всей Италии, скупая землю, а потом выгодно продают ее членам комиссии! – резко ответил Цицерон.

– Они отвратительны! – крикнул Катон, впервые подав голос. – Я – правнук Катона Цензора, я не склонюсь перед этим высокородным аристократом! Даже если на его стороне всадники! Будь прокляты эти всадники!

Зная, что его мечта о согласии между сословиями уже в прошлом, Цицерон вздохнул и умоляюще протянул руки:

– Катон, дорогой, поклянись! Я понимаю, что ты чувствуешь по отношению к всадникам! Ты прав! Они хотят все делать по-своему. Они оказывают на нас мощное давление. Но что мы можем сделать? Мы вынуждены ладить с ними, потому что не в состоянии обойтись без них. Сколько человек в сенате? Определенно недостаточно, чтобы показать всадникам палец. Отказываясь дать клятву, ты оскорбляешь всадническое сословие, которое слишком сильно, чтобы простить тебе такую выходку.

– Я скорее перенесу шторм, – сказал Целер.

– Я тоже, – сказал Катон.

– Да будьте же вы разумными людьми! – не выдержал Цицерон. – «Перенесу шторм»! Да вы сразу пойдете ко дну, вы оба! Решите же, наконец! Дать клятву и выжить или отказаться и потерпеть политический крах.

Цицерон видел, что никто из них не собирается сдаваться. Поэтому он решился и продолжил:

– Целер, Катон, поклянитесь, умоляю вас! В конце концов, если посмотреть на это здраво, чем вы рискуете? Что важнее: уступить Великому Человеку на этот раз или уйти в политическое небытие? Если вы совершите политическое самоубийство, вы уже не сможете продолжать борьбу. Неужели вы не понимаете, что важнее остаться на арене, чем быть вынесенным на щите, даже если, лежа на щите, вы и будете выглядеть эффектно?