Женщины Цезаря

– Конечно, я желал бы как можно скорее вернуться в Александрию, Гай Цезарь, – проговорил Аристарх, чистокровный македонянин, светловолосый, голубоглазый, – но я не могу уехать из Рима без положительных новостей для моего царя.

– Ты уедешь с хорошими новостями, если согласишься на мои условия, – решительно произнес Цезарь. – Тебе достаточно сенаторского подтверждения права царя на трон? И в дополнение – декрета, делающего его другом и союзником римского народа?

– Я надеялся только на первое, – ответил ободренный Аристарх. – Царь Птолемей Филопатор Филадельф станет другом и союзником! Это превосходит мои самые смелые ожидания.

– Тогда раздвинь немного горизонты твоих мечтаний, Аристарх! Все реально.

– За определенную цену?

– Конечно.

– Какова твоя цена, Гай Цезарь?

– За первый декрет, подтверждающий право Филадельфа на трон, – шесть тысяч талантов золотом, две трети которых должны быть уплачены до издания декрета и последняя треть – через год. За титул друга и союзника – еще две тысячи талантов золотом. Их надо заплатить заранее, – сказал Цезарь, сверкнув глазами. – Это не обсуждается. Согласен – или не согласен.

– Ты хочешь стать самым богатым человеком в Риме, – сказал Аристарх, почему-то разочарованный. Он не считал Цезаря вымогателем.

– С шестью тысячами талантов? – засмеялся Цезарь. – Поверь мне, они не сделают меня самым богатым человеком в Риме! Нет, часть этих денег пойдет моим друзьям и союзникам, Марку Крассу и Гнею Помпею Магну. Я могу получить декреты, но не без их поддержки. Нельзя ожидать, что римляне сделают одолжение иностранцам без значительного вознаграждения. Как я поступлю с моей долей, это мое дело, но скажу тебе, что у меня нет желания осесть в Риме и жить так, как живет Лукулл.

– Документы будут совершенно определенными?

– О да. Я сам их сформулирую.

– Тогда цена за все – восемь тысяч талантов золотом. Шесть тысяч – аванс и две тысячи через год, – сказал Аристарх, пожав плечами. – Хорошо, Гай Цезарь, пусть будет так. Я согласен.

– Все деньги должны быть переведены в банк Луция Корнелия Бальба в Гадесе, на его имя, – сказал Цезарь, многозначительно вскинув бровь. – Он распределит их так, как я ему скажу. Я должен защитить себя, ты же понимаешь. Поэтому никаких сумм не поступит на мое имя или на имя моих коллег.

– Понимаю.

– Очень хорошо, Аристарх. Когда Бальб сообщит мне, что деньги получены, тебе вручат твои декреты и царь Птолемей сможет наконец забыть о том, что предыдущий царь некогда завещал Египет Риму.

– О боги! – воскликнул Красс, когда несколько дней спустя Цезарь рассказал ему об этой беседе. – Сколько я получу?

– Тысячу талантов.

– Серебром или золотом?

– Золотом.

– А Магн?

– Столько же.

– Тебе – четыре и еще две через год.

Цезарь, закинув голову, захохотал:

– Забудь о двух тысячах через год, Марк! Как только Аристарх вернется в Александрию – конец этому! Как мы можем получить деньги, не пойдя на них войной? Нет, я подумал, что шесть тысяч – хорошая цена для Авлета за безопасность, и Аристарх знает это.

– На четыре тысячи талантов золотом можно вооружить четыре легиона.

– Особенно если вооружать их будет Бальб. Я намерен снова сделать его praefectus fabrum. Как только из Гадеса придет сообщение, что египетские таланты получены, он выедет в Италийскую Галлию. И Луций Пизон, и Марк Красс – не говоря уже о бедном Бруте – заработают на вооружении целую кучу денег.

– А десять легионов, Гай?

– Нет-нет, для начала только два к имеющимся двум. Основную часть средств я инвестирую. Это мероприятие с начала до конца будет поставлено на самофинансирование, Марк. Это вынужденная мера. Кто контролирует шнурок от кошелька, тот контролирует все предприятие. Мое время пришло, и ты еще думаешь, что кто-то, кроме меня, может контролировать завязки кошелька? Уж не сенат ли?

Цезарь встал и вскинул руки к потолку, сжав кулаки. Красс вдруг увидел, какие мощные мускулы таились в этих обманчиво тонких руках, и почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Какая сила заключена в этом человеке!

– Сенат – ничто! Boni – ничто! Помпей Магн – ничто! Я собираюсь зайти так далеко, как потребуется, чтобы меня назвали величайшим римлянином, когда-либо жившим на земле! Ничто и никто не остановит меня! Клянусь в этом моими предками – всеми, вплоть до богини Венеры!

Руки опущены, огонь погас, сила затаилась. Цезарь сел в кресло и печально посмотрел на своего старого друга:

– О Марк, только бы мне пережить этот год!

Во рту у Красса пересохло. Он сглотнул.

– Переживешь, – сказал он.

Публий Ватиний созвал плебейское собрание и объявил плебсу, что собирается издать закон о снятии с Гая Юлия Цезаря позорного назначения землемером.