Такимъ образомъ государство не постснилось оклеветать своихъ образованныхъ женщинъ предъ цлымъ міромъ. Правда, что, мимоходомъ, оно и себя не пожалло въ этомъ правительственномъ сообщеніи, торжественно и буквально провозгласивъ себя «отставшимъ отъ другихъ европейскихъ государствъ». Клевета эта русскимъ учащимся женщинамъ, что называется, сокомъ вышла — даже и за границею, не говоря уже объ отечественныхъ ндрахъ. Невроятный цинизмъ правительственнаго сообщенія важенъ и любопытенъ еще и тмъ, что онъ санкціонировалъ почти дословно литературнуюттравлю и полемическія идеи Лскова, Клюшникова, Всеволода Крестовскаго, Болеслава Маркевича, Авенаріуса, отчасти Достоевскаго и другихъ борцовъ противъ женскаго просвтительнаго движенія, всуе призывавшихъ имя «семейнаго начала». Въ будущемъ же правительственпое сообщеніе приготовило полную программу для публицистической порнографіи Цитовича, для пасквилей Дьякова Незлобина и для фельетонной дятельности гг. Мещерскаго и Буренина, благополучно длящейся даже и до сего дня. Недостаетъ въ программ только пагубнаго вліянія инородцевъ и, въ особенности, евреевъ. Какъ ни дико правительственное сообщеніе, все же оно датировано царствованіемъ Александра II, когда государство не усовершенствовалось еще до взаимотравли гражданъ своихъ кишиневскими и бакинскими погромами. Но и этотъ малый проблъ государственнаго акта былъ успшно пополненъ усердіемъ частныхъ добровольцевъ — ташкентцовъ слова, ташкентцовъ печати, ташкентцовъ дйствія. Два свойства поражаютъ безпристрастнаго человка, когда онъ читаетъ плоды двадцатииятилтней литературно-государственной войны съ женскимъ умомъ: откровенный ирреализмъ ея — совершенное отсутствіе фактическаго наблюденія, да и нежеланіе наблюдать, и головной развратъ всхъ этихъ отсебятинъ, преподносившихъ обществу, подъ видомъ семейной сатиры и морали, безудержную и вычурную порнографію. Больше всего претерпвали отъ этихъ половыхъ извращеній общественной мысли женщины-врачи. Не только отдаленные потомки, но уже и молодые люди ХХ-го вка съ трудомъ поврятъ, что, всего пятнадцать лтъ назадъ, можно было изображать сельскую школу уютнымъ и чуть не бархатами обитымъ гнздышкомъ устарвшей полудвицы на содержаніи вліятельнаго земца; въ школ говорятъ по-французски, смакуютъ Арманъ Сильвестра и пьютъ тонкіе ликеры. Между тмъ, это лишь одна изъ невиннйшихъ фантазій, которыми угощалъ свою публику покойный и, я думаю, тогда уже полубезумный Житель. Инородческое вліяніе на женскій вопросъ въ Россіи опредляется соприкосновеніемъ русскаго прогресса съ польскимъ освободительнымъ движеніемъ и еврейскимъ равноправіемъ. Польское вліяніе сказывалось на русскихъ двушкахъ боле отвлеченно, — какъ общій примръ неутомимаго національнаго стремленія къ свобод. Первый русскій политическій процессъ, въ которомъ участвуетъ женщина, — въ 1855 году, Возницкаго съ дочерью, за распространеніе въ Тамбовской губерніи прокламацій о возстановленіи Польши. Въ 1863 году русскія образованныя женщины стояли нравственно на польской сторон, какъ, впрочемъ, и большая часть тогдашней интеллигенціи. Было много участницъ повстанья не только мыслью и словомъ, но и дломъ. Знаменитая Анна Пустовойтова тутъ не примръ, потому что она была полька по матери, получила польское воспитаніе, жила и вращалась исключительно въ польскомъ обществ, такъ что русскаго въ ней — только фамилія. Но были русскія сестры милосердія въ польскомъ лагер, были свтскія женщины, энергично собиравшія деньги для повстанцевъ. На это въ одинъ голосъ жалуются вс художественные и фактическіе лтописцы-патріоты той эаохи: Лсковъ, Всеволодъ Крестовскій, въ особенности, Клюшниковъ, выбравшій для своего «Марева» героинею русскую амазонку въ польской банд. Но гораздо серьезне этихъ единичныхъ явленій оказалось то сердечное сочувствіе и участіе, съ какимъ русскія женщины встртили плнныхъ польскихъ бойцовъ за свободу посл муравьевскихъ проскрипцій. Вліяніе ссыльныхъ поляковъ на русскую интеллигенцію началось еще съ Екатерининскихъ временъ, но никогда не получало большей интенсивности, чмъ посл 63-го года. Учениковъ и, въ особенности, ученицъ польскихъ ссыльныхъ колоній мы видимъ въ той «молодой Сибири», которая неизмнно оказывается ыа передовыхъ постахъ каждаго русскаго освободительнаго движенія. Помимо теоретическихъ средствъ культурнаго воздйствія, громадное значеніе имли, конечно, смшанные польско-русскіе браки. Матери-полькя подарили русскому обществу много доблестныхъ сыновей и дочерей. Мать Некрасова была полька. Съ 1896 года я, съ постояннымъ вниманіемъ, слжу за процессомъ, покуда еще очень отвлеченнымъ и теоретическимъ, такъ называемаго польско-русскаго примиренія. Никто не вноситъ въ него столько доброжелательной страстности, какъ женщины смшанныхъ польско-русскихъ семей, переживающихъ личнымъ, домашнимъ надрывомъ глубокую скорбь проклятаго «спора славянъ между собою». Будемъ надяться, что наступающія великія времена принесутъ успокоеніе и этимъ удрученнымъ сердцамъ: дло свободной Россіи — понять свободную Польшу, дло свободной Польши — подать братскую руку свободной Россіи.