Неоднократно длались попытки — не развнчать «Русскихъ женщинъ»: это-то невозможно! — но ослабить политическое значеніе ихъ подвига, отрицать возможность въ нихъ гражданскаго самосознанія и, слдовательно, пониманія той общественной службы, которую он сослужили. Дло сводилось къ семейнымъ привязанностяыъ и добродтелямъ, къ порыву молодой влюбленности, — словомъ, къ преданіямъ XVIII вка о Наталь Шереметевой и Иван Долгорукомъ или къ роману «Капитанской Дочки». Но теперь, посл опубликованія въ 1904 году подлиныыхъ записокъ М. Н. Волконской, вс подобеня сомннія должны умолкнуть. Я самъ еще недавно, въ одной своей стать о декабристахъ,[10]
заподозрилъ было аффектацію 60-хъ годовъ въ знаменитыхъ некрасовскихъ стихахъ о Волконской, будто она, въ каторжномъ рудник, -«Записки M. Н. Волконской», однако, подверждаютъ эту романтическую подробность свиданія, и я, читая ихъ, испыталъ восторгъ омы — рдкій восторгъ быть пристыженнымъ въ своемъ недовріи по разсудку къ тому, чему слдовало врить сердцемъ. Нтъ, жены декабристовъ ушли въ Сибирь не только за мужьями своими, он ушли и за дломъ мужей! Он не только честныя, любящія, преданныя супруги: он — единомышленницы и нравственныя сообщницы.
И потому-то напрасно искать имъ параллелей въ XVIII вк. Он всецло принадлежатъ ХІХ-му. Он, какъ и мужья ихъ, дти великой французской революціи и Наполеоновой грозы. Ta Наталья Долгорукая, съ которою сравниваютъ декабристовъ, еще старопокройная, полудикая «боярышня», прекрасная глубиною природнаго чувства, но чуждая культурнаго самоотчета. Декабристки — уже «барышни» въ той идеалистической послреволюціонной метаморфоз, какъ для Франціи подмтилъ Реми де Гурмонъ. И въ высшей степени любопытво и характерно въ первомъ общественномъ движеніи — протест русскихъ женщинъ, что къ нимъ примкнула и настоящая французская «барышня» — Эмилія Ледантю, послдовавшая въ Сибирь за женихомъ своимъ — Ивашевымъ и обвнчанная съ нимъ въ каторжной тюрьм. Быстрое увяданіе этого прекраснаго южнаго цвтка въ нерчинскихъ морозахъ — одинъ изъ самыхъ трогательныхъ эпизодовъ въ трагедіи декабристовъ. Другая французская барышня, гувернантка князей Трубецкихъ, бросила горькій укоръ спрятавшемуся диктатору неудачной революціи:
— Постыдитесь, вы дома, когда ваши друзья умираютъ на площади, подъ картечью!
Трубецкой схватилъ фуражку и убжалъ, чтобы спрятаться въ другомъ мст, гд нтъ обличающихъ француженокъ.
Слово «барышня» такъ плачевно опошлилось на Руси, что предъ современною публикою иочти неловко примнять его къ такимъ національиымъ святынямъ, какъ жеыы декабристовъ. Помяловскій и Писаревъ добили общественную репутацію «барышни» презрительнымъ эпитетомъ «кисейная», и развитыя русскія двушки открещиваются отъ титула «барышни», какъ отъ злйшей обиды. Что длать? Непрочны и недолговчны культурныя клички и опредленія! Вдь, напримръ, и назвать кого-нибудь сейчасъ «либераломъ» уже далеко не значитъ польстить, a «патріотъ» сталъ и вовсе оскорбительною бранью. Но совершенно несомнно, что было время — и долгое! — когда «барышня» была наверху жидкаго культурнаго слоя Россіи, и, наряду съ «барышнями», которыя били по щекамъ своихъ крпостныхъ горничныхъ, существовала другая, гораздо боле интересная и благородная порода ихъ, которой вліяніе на русскій прогрессъ можно измрить уже признаніемъ Пушкина и князя Вяземскаго:
— Это — наша настоящая публика!
Барышня — Наталья Николаевна Гончарова, загубившая жизнь Пушкина, барышая — жена Огарева, употреблявшая всю свою холодную и злую энергію чтобы, разссорить мужа съ Герценомъ, но барышни же и Наталья Александровна Герценъ, и Татьяна Пассекъ, и «черноокая» Росетти, и Левашева, которую Герценъ описалъ съ такою трагическою простотою y гроба Вадима Пассека.
IV