Женское нестроение

Разумется, далеко не вс русскія сантименталки успокаивались съ тою же легкостью. Писемскій въ своихъ великолпныхъ очеркахъ о «Русскихъ Лгунахъ» вспоминаетъ свжимъ преданіемъ, какими безобразными каррикатурами доживало свой праздный вкъ это странное женское поколніе. Оно подарило русскому обществу довольно много посредственныхъ и еще больше плохихъ писательницъ, изрядное количество старыхъ двъ, которыхъ Наполеоновы войны оставили безъ жениховъ, a потому бдняжки ударились въ піэтизмъ и въ мистицизмъ, до хлыстовщины включительно; и нсколькихъ способныхъ святошъ-интриганокъ, въ молодости игравшихъ роль при двор Александра I или въ его иностранныхъ посольствахъ, a къ старости, обыкновенно, обращавшихся, стараніемъ отцовъ іезуитовъ, въ католичество и умиравшихъ гд-нибудь въ Рим, Лиссабон, Моден, разссорясь съ родными и отписавъ не малые милліоны своимъ новымъ духовникамъ. Изъ этого же поколнія вышла Н. Дурова — знаменитая кавалеристъ-двица, воевавшая съ Наполеономъ, раненая при Бородин. Нарочно отмчаю ее, потому что воинственная экзальтація этой двушки очень исключительна. Кто читалъ «Войну и миръ» графа Л. Н. Толстого, не можетъ не обратить внимаыія, какъ мало отражаются переживаемыя Россіей политическія грозы эпохи на героиняхъ романа. Ихъ интересъ къ испытаніямъ войны весь исчерпывается тмъ участіемъ, какое принимаетъ въ ней ихъ братъ, мужъ, любовникъ. Патріотизмъ ихъ проявляется рдко, неуклюже, книжными, напускными фразами: такова переписка княжны Марьи и Жюли Карагиной. У нихъ нтъ ни государственной, ни обществевной идеи. Чувствуется, что между ихъ бабками, героинями «петербугскаго дйства», ихъ матерями, вельможными одалисками и интриганками потемкинскаго лагеря, и ими легла полоса девяностыхъ годовъ. Сказалась капризная, старческая реакція одряхлвшей Екатерины, сказался безумный Павловъ терроръ. Поколніе княжны Марьи Болконской, двицъ Буниной, Извковой, сестеръ Поповыхъ, Татариновой, дочери Лабзина и другихъ ровесницъ — пришибленное, съ битыми, запуганными мозгами. Это дочери опальныхъ, a потому раздраженныхъ, оскорбленныхъ и крикливыхъ деспотовъ-отцовъ, разосланныхъ Павломъ отъ двора по глухимъ деревнямъ; это сестры и жены суровыхъ солдатъ, изъ которыхъ для лучшихъ и мятежныхъ духомъ воиновъ-аристократовъ, какъ толстовскій князь Андрей Болконскій, идеалъ — Наполеонъ Бонапарте, a для худшихъ гатчинскихъ выскочекъ, — всероссійское страшилище, графъ Алексй Андреевичъ Аракчеевъ. Реакціонныя эпохи, преслдуя гоненіями политическую и соціальную мысль, направляютъ слабую часть общества, какъ въ послднее прибжище, на безопасные пути субъективнаго самоанализа, которые, посл всевозможныхъ вычурныхъ блужданій, обычно приводятъ къ мистицизму. Имъ роковымъ образомъ и кончали чахлые умы, простуженные въ ранней юности морозами Павлова террора. Княжна Марья, двицы-поэтессы, увнчанныя академіей наукъ; пресловутая «два Анна», дочь графа Алекся Орлова и первая жрица дикаго фанатика Фотія; какія-то высокопоставленныя монахини, таинственно исчезающія за стнами захолустныхъ монастырей; Авдотья Глинка, пишущая поэмы-диссертаціи «о млек Богородицы»; — арфа Мальвины, плачущей на гроб Эдвина, арфа сіонскихъ гимновъ; пророчицы, гадальщицы, хлыстовщина госпожи Крюднеръ, хлыстовщина Екатерины Филипповны Татариновой, — таковы наимене дюжинные женскіе всходы Павловскихъ нивъ, сжатые Александровскимъ царствованіемъ. Остальныхъ — второй и третій сортъ поколнія — показалъ Грибодовъ въ «Гор отъ ума». Пушкинъ въ строфахъ о Лариной, Гоголь въ дам просто пріятной и дам пріятной во всхъ отношеніяхъ, Толстой въ Вр Ростовой и Эленъ Безуховой. Или оторванный отъ земля мистицизмъ, экстазы отвлеченной мысли, восторги самосозерцанія и самоуглубленія, самодовлющая религія, пылающая къ небу какъ-то мимо міра съ людьми и длами его, — или поразительно упрощенная, праздная пошлость, низводящая существо женщины къ совершенно животному прозябанію. Не удивительно, что, при такихъ условіяхъ, грандіозная эпопея Отечественной войны прошла не только безъ русскихъ Деборъ и Юдией, но и почти безъ тхъ милосердныхъ подвиговъ, которые, въ будущихъ войнахъ XIX вка, покрыли голову русской женщины лаврами безпримрнаго самоотверженія и сдлали героизмъ состраданія ея національнымъ символомъ въ литературахъ всхъ цивилизованныхъ странъ и народовъ. Попытка Пушкина создать типъ двушки-аристократки 1812 года, вдохновенно пылающей патріотизмомъ (Полина въ очерк «Рославлевъ»), оказалась боле, чмъ неудачною. Да и то — Полина уже нсколько моложе поколнія, о которомъ мы говоримъ, равно какъ и большинство героинь въ «Повстяхъ Блкина».

III