Женское нестроение

Возвратимся къ семейству Лариныхъ. Въ десятилтіе 1800–1810 года, на которое Реми де Гурмонъ назначаетъ рожденіе «барышни», счастливая чета произвела на свтъ двухъ дочерей, Татьяну и Ольгу. Имъ впослдствіи посвятитъ творческіе стихи Пушкинъ и музыку Чайковскій. Давно пріемлется, что Татьяна Ларина въ русской литератур — нчто въ род Иверской Божіей Матери. «Евгеній Онгинъ» — ея житіе, a знаменитое «Я другому отдана и буду вкъ ему врна» — ея тропарь. Предъ нею служили молебны Блинскій, Тургеневъ, Достоевскій: кто только не служилъ! Писаревъ, какъ яростный арабъ-иконоборецъ, рубнулъ Татьяну критическимъ мечемъ своимъ по лицу; изъ раны закапала кровь, но образъ неуничтожился. Благоговніе къ Татьян странно дожило до XX вка, живущаго нравственными принципами и семейнымъ укладомъ, весьма отдаленными отъ ларинской морали. Никто здравомыслящій въ наше время не дерзнетъ оковывать женщину страшнымъ завтомъ Татьянина тропаря. Мы сознательно отвергаемъ мучительный и безполезный подвигъ врности по обязанности, какъ нравственное самоизнасилованіе и надругательство, противное чувству человческаго достоинства. Самая возможность быть «отданною» возмущаетъ насъ за женщину, для которой мы горячо желаемъ и ищемъ семейной свободы и полового равенства на всхъ путяхъ жизни личной, общественной и политической. Нтъ никакого сомннія, что во взглядахъ своихъ на роль женщины въ семь и государств мы несравненно ближе къ поругателю Татьяны, Д. И. Писареву, чмъ къ ея вдохновенному творцу и къ влюбленнымъ толкователямъ, не исключая Блинскаго. Почему же, при всемъ томъ, «разсудку вопреки, наперекоръ стихіямъ», нжный образъ Татьяны сохранилъ свою таинственную власть надъ русскими умами даже до сего дня? Почему письмо Татьяны и «Онгинъ, я тогда моложе, я лучше, кажется, была», до сихъ поръ съ восторгомъ твердятъ наизусть тысячи русскихъ двушекъ? Почему создать Татьяну для сцены — мечта каждой образованяой русской артистки? Почему въ 1880 году, когда истерическій Достоевскій на пушкинскихъ торжествахъ, при сбор воедино чуть ли не всей русской интеллигенціи, провозгласилъ Татьяну національно-художественнымъ типомъ, ни разу не превзойденнымъ въ нашемъ литературномъ творчеств, и сравниться съ которымъ можетъ, пожалуй, лишь Лиза въ «Дворянскомъ гнзд«Тургенева, — почему тогда, въ отвтъ на это порывистое признаніе великаго писателя, залъ огласился громовыми апплодисментами и воплемъ общаго, признательнаго восторга?

Отвта надо искать, конечно, не въ самой Татьян, съ ея боле, чмъ скромнымъ вообще, a для насъ и совсмъ уже сомнительнымъ подвигомъ — «другому отдана и буду вкъ ему врна». Отвтъ — въ всторической перспектив, въ томъ поколніи русскихъ женщинъ, къ которому принадлежала Татьяна и общія благородныя черты котораго такъ геніально собралъ въ ея индивидуальности Пушкинъ. Татьяна сама по себ — ничто, одна изъ безсчетно многихъ, скромная незнакомка. Но она въ нашей литератур, для двадцатыхъ годовъ, — то же, что въ живописи портреы Веласкеза, который лицомъ совершевно неизвстнаго вамъ гранда или кардинала воскрешаетъ и объясняетъ цлую эпоху. Мы любимъ въ Татьян не то, что она сдлала, но то, что могла сдлать, мы любимъ въ ней ея, похожихъ на нее, ровесницъ и подругъ, которыхъ хорошо зналъ и дружески любилъ Пушкинъ, ея создатель, и предъ которыми благоговйно преклоняется память всхъ, звающихъ страдальческую исторію русской борьбы за свободу. Прекрасныя ровесницы Татьяны остались въ лтописяхъ нашей культуры съ полнымъ глубокаго смысла историческимъ прозвищемъ «Русскихъ женщинъ». Подъ этимъ заслуженнымъ именемъ, проплъ имъ, сорокъ лтъ спустя, восторженные гимны другой великій поэтъ, предсказанный Пушкинымъ, какъ необходимость грядущаго гражданскаго вка. Стихъ Некрасова обратился съ сыновнею любовью къ тому поколнію, которое Пушкинъ воспвалъ, какъ ровесникъ, другъ, братъ, любовникъ, и сложилъ могучія эпопеи о Трубецкой и Волконской. Жены декабристовъ! Незабвенны имена этихъ доблестныхъ Татьянъ въ гражданскомъ дйствіи, схоронившяхъ, одн — свою молодость, другія — всю жизнь, рядомъ съ каторжными мужьями за ледянымъ Алтаемъ, въ Чит и Нерчинск, до сихъ поръ гордыхъ тмъ, что они были нкогда освящены присутствіемъ «ссыльныхъ княгинь»! Фонвизинъ, Давыдова, Муравьевы, Нарышкина, Розенъ, Юшневская, Ентальцева, Поль, три сестры Бестужевыхъ, мать и сестра Торсона — вотъ мене извстныя подруги по несчастію громко прославленныхъ Екатерины Трубецкой и Маріи Волконской. Пушкинъ, въ знаменитыхъ своихъ стихахъ къ Чаадаеву, мечталъ о времени, когда воспрянувшая отъ сна Россія

На обломкахъ самовластья
Напишетъ наши имена!

Въ 1905 году мы имемъ право твердо врить, что время это близко, оно наступаетъ, оно наступило… И, конечно, въ будущемъ русскомъ Пантеон, выстроенномъ изъ «обломкомъ самовластья», огненными письменами засіяютъ на стнахъ, рядомъ съ строгими мужскими чертами декабристовъ, святые, нжные лики ихъ врныхъ подругъ.