Нравственное правило скромности, составляющее необходимую внутреннюю, душевную атмосферу для образования себя в духе этического принципа мудрости – веры в человека, надежды на торжество добра и любви к жизни – тоже подготовлено в психологии женщины, как уже говорилось, ее исконной добротой, неотъемлемой чертой женственности как таковой. Сколько добрых дел повседневно исполняет женщина на благо своей семьи и людей, но что-то не слышно, чтобы она трубила об этой на всех перекрестках! До того она считает, что все то, что делает хорошего, естественным и необходимым проявлением своей человеческой и женской природы. Поистине: скромность – одно из самых замечательных украшений женщины и она так же органично связана с добротой, как и эта последняя со всеми остальными неотъемлемыми чертами женственности. При этом скромность женщины отнюдь не противоречит ее же гордости, чувству собственного достоинства, ибо антипод скромности не гордость, не чувство собственного достоинства, но кичливость и спесь, унизительное чувство собственного превосходства над другими. Но именно высокое чувство гордости, собственного достоинства не позволяет женщине опуститься и унизиться до подобных низменных чувств. Истинная, нравственная гордость, выражаемая в чувстве собственного достоинства, не мирится, как мы видели, с унижением этого чувства в другом, в чем бы такое унижение ни выражалось. Только благодаря этому нравственному правилу скромности, столь чудесно увязываемому с добротой, женщина неизмеримо реже, чем мужчина, изменяет такому принципу истинной человечности, какова мудрость – реже чем мужчина теряет под влиянием обстоятельств веру в человека, надежду на торжество добра и любовь к жизни: ведь в потере человеком самого себя (а утрата веры в человека есть именно потеря человеком самого себя!) сказывается нескромность, не позволяющая ему долго (ровно столько, сколько надо!) и терпеливо ждать, если иного выхода нет… Ему не иначе, как немедленно, во всяком случае не иначе, как при его собственной жизни необходимо осуществление идеала (как будто бы этого не всем хотелось бы!), в которой он по нескромности своей разуверяется, если по тем или иным причинам идеал этот медлит осуществлением, или же осуществляется на деле не так, как это представлялось в воображении (ведь всегда легче наметить, чем осуществить). Он сплошь и рядом забывает, что нравственный идеал осуществляется человечеством вечно, что все больше и больше к нему приближаясь, вследствие неустанной жертвенной деятельности, люди одновременно все больше отдаляются от него вследствие его прогрессирующей идеализации (вместе с ростом самого человечества), вследствие все большего обогащения его в его идеальном содержании.
Человечество творит свой идеал, но ведь человечество и не стоит на месте. Оно беспрерывно растет, растет вместе с ним и его нравственный идеал. И иначе быть не может. Между прочим, такая нескромность, идущая, кстати, рука об руку с невежеством, отличает многих молодых людей на Западе, главным образом, из числа интеллигентов, которые вместо кропотливой и терпеливой повседневной революционной работы в массах, как тому учит марксизм-ленинизм, единственная революционная наука современности, наука побеждать наверняка, хотели бы одним махом свалить ненавистный капитализм и установить социализм, который они в своем воображении разукрашивают самыми радужными красками, ибо реальный социализм, победивший во многих странах, их не устраивает, как будто социализм – не естественное человеческое общество, нуждающееся в развитии и развивающееся на деле, но надуманное от начала и до конца и раз и навсегда законченное в своей идеальности. А так как чудес не бывает, а реальные условия жизни и борьбы их не устраивают, то эти молодые люди так же быстро разуверяются в своих идеалах, как и загораются ими.