В женщине – любимой и любящей – женская стыдливость получает свое высшее специфическое выражение – именно как женская стыдливость, которая в дальнейшем, по мере созревания в женщине матери, будет приобретать, чем дальше, тем больше, уже общечеловеческий и чисто нравственный характер, так что женская стыдливость в собственном и точном смысле – это стыдливость женщины любимой и любящей. Здесь стыдливость непосредственнейшим образом связана с самой интимной стороной жизни женщины, с таинством тайн этой жизни, с ее прямыми половыми взаимоотношениями с мужчиной, которые, собственно говоря, и делают ее женщиной – как таковой: ведь не сама по себе она женщина, но именно по отношению к мужчине, в каковом отношении и стыдливость выявляет свою полную природу, выражает себя в исчерпывающей мере – как стыдливость женская. И именно здесь она достигает своего апогея, перерастая самоё себя. И если женщина до известной степени перестает уже стыдиться мужчины (своего мужа), прежде всего, понятно, что касается до ее наготы и половой сферы, то не потому, конечно, что она становятся бесстыдной, но потому, что присущая ей по природе стыдливость на этой стадии ее жизни, коль скоро она готовится сделаться матерью, приобретает новую особенность, вернее, даже не новую вовсе, но усиливает в женщине ту именно особенность, которая связана именно с ее потенциальной материнской природой, становится стыдливостью больше нравственного, нежели физического свойства.
Материнская стыдливость имеет уже совершенно новую особенность, отличающую ее от женской стыдливости в собственном смысле. В материнской стыдливости сказывается, прежде всего, стыд нравственного существа человека, испытывающийся им от сознания до обидного примитивного и чисто животного характера как самого полового акта, так и наслаждения, с ним связанного. При всем том, что половая жизнь представляется насущной потребностью и естественной необходимостью, человек не может не осознавать ее вполне низменного, чисто физиологического свойства, оскорбляющего его нравственное достоинство. Такое сознание преимущественно обнаруживается в женщине как существе более нравственном, чем мужчина, как существе нравственном, можно сказать, по самой природе, в женщине-матери. Ибо до этого, до материнства, половой акт выступает еще в своем опоэтизированном виде – как акт полного слияния с любимым, когда чудо прикосновения, знакомое нам еще с самой ранней юности, если даже не с самого детства, вырастает до размеров чуда превращения двух любящих друг друга существ в одно…
Можно думать, что в женщине-матери, еще носящей в себе или родившей уже новое до беспамятства любимое существо, эта поэтическая сторона интимной близости с мужчиной, хотя и постепенно, быть может, но заметно ослабевает и выступает на первый план, получает все большее выражение знакомое ей с самого начала физической близости чувство стыда, о котором говорилось выше. Нечего и говорить о том, что этот новый оттенок стыдливости в женщине-матери, состоящий в том, что несмотря на такое сознание и легкое чувство брезгливости, с ним связанное, женщина не перестает нуждаться в интимном общении с мужчиной и не перестает в этом смысле с ним общаться даже после того, как в ней самой эта потребность уже угасает (ведь должна же она идти ему навстречу), – этот новый оттенок сообщает женской стыдливости новую прелесть, обогащает сознание женщины сознанием ее интимного родства с ее младшими сестрами из животного царства, сознанием своей великой и кровной общности с природой как целым.
Если принять во внимание, что женщина-мать также идет, как мы только что сказали, в этом смысле навстречу мужу, считая своим долгом и удовлетворение его собственной насущной и естественной потребности, то новая прелесть, привносимая в женскую стыдливость этим новым оттенком, состоит еще и в моменте жертвенности: уступая мужчине, женщина, сама не испытывая потребности, как бы жертвует ради него, если угодно, ради его слабости своим стыдливым и слегка брезгливым чувством, вызываемым в ней натуральной стороной взаимоотношений полов.
С преклонным же возрастом женщины, с углублением и развитием ее великого материнского чувства, распространяющегося уже не только на собственных детей, но и на детей своих детей, но и на всех решительно детей на всем белом свете, и не только на детей, но и на взрослых, которых она считает, в особенности мужчин, как и своих собственных ставших уже взрослыми детей, за взрослых детей же, с углублением и развитием этого материнского чувства женщины до материнской опеки над всем человечеством, над всеми решительно людьми, без единого изъятия, женская стыдливость вырастает до размеров чисто нравственной стыдливости, превращается уже в непосредственную нравственную застенчивость, ибо становится второй природой женщины – в великий стыд и великое страдание за человека и человечество, если они поступают не так, как должно.
Любовь