Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека

Я с горьким сожалением оставил девушку в ее беде – ведь и она страдает, если юноша своею неразделенною любовью заставил страдать даже нас с вами, читатель, совершенно к этой любви непричастных. Легко понять, как страдает она! Мало того, наш юноша заставил нас принять близко к сердцу и переживания этой девушки, страдать и за нее, болеть душой за нее, так как своею самозабвенною любовью увлек и нас с вами, и мы сами по-человечески и крепко полюбили нашу героиню. Судите сами: девушка, сумевшая внушить к себе такую любовь, не может быть заурядной. Правда, что мы не находим в ней особенной красоты, которую посчастливилось найти в ней влюбленному юноше, но, вероятно, потому, что мы сами-то в нее не влюблены. И это, кстати, хорошо. Во-первых, она, кажется, полюбит другого, а мы уже знаем, как можно страдать от неразделенной любви. И, во-вторых, и это, конечно, главное, мы не смогли бы разобраться в природе любви, а в особенности в сердце нашей девушки, если бы влюбились в нее так же страстно, как потерявший было голову от любви к ней бедный юноша. Кроме того, я считаю просто бессовестным – сочинить для себя героиню, чтобы монопольным образом в нее влюбиться. Ведь в этом случае так же легко было бы влюбить ее в самого себя (чего я не преминул бы, конечно, сделать), заставить ее предпочесть меня не только несчастному юноше, но и всем остальным ее поклонникам. Между прочим, и это очень любопытно, даже наш юноша, хотя в его любви никак сомневаться, конечно, не приходится, находил женщин более красивых, чем его девушка. И хотя он и наделил ее в своем воображении всеми мыслимыми совершенствами, он, как юноша безусловно умный, был далек от того, чтобы на самом деле отождествлять в своем сознании реальный облик любимого существа с идеальным образом, им самим по поводу любимой девушки созданным. Этим отнюдь не выражается сомнение об искренности самого чувства. Как раз напротив, самый факт создания им заведомо нереального образа по поводу любимого существа как нельзя более красноречиво и ярко свидетельствует о неподдельности, непосредственности и силе самого чувства. Этим еще и еще подтверждается тот тезис, что прекрасное в искусстве выше прекрасного в действительности. Ведь легко понять, что если идеальный образ любимого существа, создаваемый даже нами, простыми смертными, далек от совпадения с реальным обликом любимого существа, то как должен превосходить над последним идеальный образ, создаваемый творческим гением великого художника, поэта? И если тем не менее любовь прекраснее и самого прекрасного в искусстве, то лишь потому, что в ней художественное творчество сливается с реальным творчеством, образуя великую симфонию жизни. И в самом деле, кому не известно, что такого рода идеализация со стороны любящего делает и на самом деле любимую выше, благороднее, чище, прекраснее, иными словами, преобразует ее также и реально? Кому, далее, не известно, что и сам любящий, именно благодаря созданию им идеального образа любимой, становится и реально выше, благороднее, чище – прекраснее? Такова великая творческая сила – и художественная и реальная вместе – человеческой любви.

Вы скажете, что в таком случае юноша больше любил этот созданный им самим идеальный образ, чем самоё девушку. С этим я с вами не соглашусь ни за что на свете: девушка – она же живая, образ же – нечто идеальное, а идеальный образ – вдвойне идеальное. Он и в самом деле любил этот образ, но только в самой этой девушке, в которую был так беззаветно влюблен, что если бы она, как это сделала героиня «Вешних вод» Тургенева, приказала ему сброситься с кручи, он ни на одно мгновение не помедлил бы с исполнением приказания. Он был бы в этом своем состоянии, вероятно, даже счастлив такому приказанию, так как получил бы бесценную возможность тут же, на месте, доказать силу своей любви к ней.