Нет ни малейших сомнений в том, что человек, будь то мужчина, будь то женщина, и в самом деле влюбляются с первого взгляда. И это как в случае прямой, так и в случае ответной любви. Однако это не следует понимать буквально. Нередко бывает как будто наоборот – человек удивляется самому себе, как это он раньше не обратил внимание на существо, так властно и так целиком завладевшее его воображением в настоящем, – ведь он был знаком с ней, встречался с ней у ее подруги, которая, кстати, больше ему нравилась. Поэтому, когда я говорю, точнее, повторяю вслед за другими, что человек влюбляется с первого взгляда, я понимаю это так: с тех пор как он дал себе труд внимательно посмотреть на заинтересовавшего его представителя другого пола. Я предвижу, что это уточнение кое-кого разочарует, именно тех, кто привык буквально понимать выражение: с первого взгляда. А мне разочаровывать никого не хотелось бы, – прежде всего, понятно, представителей столь любезного для меня женского пола. Поэтому я надеюсь удовлетворить и их, если к сказанному прибавлю, что я вовсе не склонен отрицать и случаи влюбленности с первого взгляда также и в обычном, в собственном смысле слова. Как раз напротив: именно такой случай влюбленности я считаю классическим. Встретившись взглядами, его вдруг осеняет, что этому женскому существу суждено завладеть всеми его помыслами и чувствами, всем его собственным существом, что, коротко говоря и не теряя зря слов, – он влюблен… Он испытывает при этом ни с чем не сравнимое состояние – настоящее душевное смятение, какой-то особый прилив сил, не может скрыть ни от себя, ни от нее, ни от всех вообще внезапно охватившее его возбуждение, свою глубокую взволнованность, смешанную с удивлением перед ее изумительной красотой, не в силах оторвать от нее взгляда, то и дело хотя и украдкой смотрит на нее, единственно на нее, уже этой украдкой выдавая себя, а встретив ее ответный взгляд (ведь она чувствует, ох, как чувствует, что на нее смотрят, так смотрят!), с невольной робостью (если он даже в летах!) спешит опустить свой, ловит себя на том, если он в обществе, что что бы ни делал, что бы ни говорил, он говорит и делает только ради нее, для нее одной, – чтобы «она» заметила, чтобы «она» обратила внимание, чтобы «она» оценила. Ведь это для него так важно. Он и сам до того не поверил бы, что это будет для него так важно, т. е., попросту говоря, единственно важное. И такое чувство, из глубины глубин его души истекающее, испытывает не он один, влюбившись в нее, оно невольно передается и ей, ответившей на его любовь счастливой взаимностью. Отвечая на его восторженное поклонение, она влюбляется в него без памяти, как и он в нее. Она начинает по-настоящему жить – жизнью женщины, в точном значении этого слова – только в эту минуту и с этой минуты. Вся ее прежняя жизнь кажется только предуготовлением этой минуты, а эта минута ее, всей ее жизни, жизни женщины, полное самораскрытие и блистательное торжество. Это чувство уже не покинет ее более, – и когда она станет женой, и когда она сделается матерью, бабушкой и прабабушкой, оно нет-нет (пусть и не с такой силой и яркостью, как в эту минуту) да скажется, оно будет сопутствовать ей (пусть и не такое взволнованное, но зато ровное и глубокое) на протяжении всей ее жизни, и с благодарным изумлением, что оно было и есть в ее жизни, она унесет его с собой в могилу…
И вот этого-то чувства наша героиня и не испытывает, как ни пытала свое разболевшееся вконец сердце. То нетерпение, которое он выказывал в ожидании свидания с нею (а в особенности, конечно, первого свидания наедине!) ей было совершенно чуждо. Правда, было приятно с ним, остро ощущать с таким мужеством и трудом сдерживаемый им пыл, но свидания эти отнюдь не составляли для нее, даже и в малой мере, такой насущной, жизненной потребности, как для него. И по всему этому, решает она, она не вправе обманывать ни себя, ни его, положительно отнесясь к его признанию. Ведь, кроме всего прочего, это было бы настоящим оскорблением его в его лучших чувствах, хоть он этого сейчас и не понимает, ибо воспринимает за оскорбление как раз ее отказ, всецело продиктованный отсутствием истинного чувства к нему. Это было бы, и это, может быть, самое главное, и есть, настоящим святотатством – по отношению к самому чувству – трижды священному чувству любви!..