Не испытывая к нашему юноше ответного чувства, девушка, однако, испытывает ни с чем не сравнимую, необыкновенную гордость – и не только за себя, сумевшую внушить столь сильное к себе чувство, но и за юношу, оказавшемуся на высоте этого чувства, показавшему себя способным на такую любовь, и эта чисто женская гордость на может не внушить ей особого чувства нежной симпатии к страдающему юноше. И это понятно. Если подобное чувство испытывают решительно все женщины, притом с самых ранних, едва ли не с детских лет, к тающему на глазах от любви – отнюдь не к ним, а к другой женщине, им вовсе не известной, а то даже и просто в романе, который сейчас лежит у них на коленях, то как сильнее и нежнее в одно и то же время оно должно быть в девушке, явившейся непосредственной виновницей этих всегда удивительных страданий? Об этом уже свидетельствует хотя бы тот повышенный интерес, который невольно и неизменно обнаруживает девушка, когда речь заходит при ней об этом отвергнутом ею юноше. Пусть она еще никого не любит, пусть полюбит со временем другого, но она будет стараться всякими способами быть в курсе жизни несчастного по ее вине юноши, будет в душе радоваться, хотя и с некоторой долей огорчения, его выздоровлению от любви к ней, будет (уже без всякой тени огорчения) радоваться его успехам, будет страдать его страданиями, и единственного, пожалуй, чего она ему не простит (в душе, разумеется) – это когда узнает о том, что он полюбил другую. И в этом скажется, если не женственность, то женщина. Ведь в женственности – истинная человечность, а в этом, хотя и человечность, бесспорно, но не истинная. Истинная человечность – это нравственное в человеке, тогда как просто «человечность» включает и все человеческие слабости. В том факте, что любивший ее юноша полюбил другую, наша героиня усмотрит настоящую измену, хотя и не любила и не любит его сама, будет испытывать настоящее чувство ревности, не испытывая любви… Парадоксальная ситуация, не правда ли? Но кто в состоянии отрицать ее человеческую, специфически женскую правду? Это женская черта, можно думать, что мужчине она не свойственна, и проистекает она именно из ответного характера любви женщины. Именно потому, что как правило женская любовь имеет ответный характер, она испытывает чувство ревности к другой женщине, хотя сама не любила, – так как любивший ее человек, благодаря этой другой, разлюбил ее. Нет слов, что в этом скажется уязвленное женское самолюбие, но ведь не менее верно, – и в этом, пожалуй, суть, – что страждущий и глубоко поэтический образ влюбленного юноши, тронувший, как мы видели, самого Пушкина и вдохновивший его на одно из самых лирических его стихотворений, уж слишком глубоко запал ей в душу, я бы даже сказал, сроднился с ней настолько, что его теперь уже никогда не изгнать из ее сердца. И хотя это очень смахивает на любовь, но, как говорится, поздно проснувшуюся в ней, – не то, что жалость, о которой говорилось выше, это все же не есть любовь, но естественная в женщине реакция на любовь, – до того все, с любовью связанное, задевает самые заветные струны в дивной женской душе, до того все, связанное с любовью, – стихия женщины. Без этой живейшей заинтересованности в любовном сюжете, – пусть эта любовь не имеет даже и отдаленного отношения к ней лично, – мы не мыслим себе женщины. Истинная любовь для нее заразительна, она всегда мысленно ставит себя на место героини даже читаемого ею романа, не говоря уже о жизни, она никогда не остается в ее сердце бесследной совершенно, всегда и неизменно оставляет по себе след, тем более место для любящего остается в сердце существа, составившего его первую любовь. Любовь для женщины (и не только для нее – об этом уже говорилось) – поэтическое олицетворение самой жизни – как жизни.