Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека

Половое влечение, как это явствует из стихотворения, индивидуально в высшей степени, и хотя девушка наша отдает себе ясный отчет в достоинствах нашего юноши, она не чувствует к нему такого влечения и так только, и, конечно, не может себе его приказать, иными словами, не может себе приказать любить его. Из стихотворения явствует также и то, что и в половом влечении, как и в любви вообще, инициатива принадлежит мужчине, а отнюдь не женщине. Женщина и здесь отвечает на любовь, именно благодаря присущей ей от природы стыдливости, хотя от этого ее собственное желание (вожделение), коль скоро она уже отвечает на желание мужчины, не становится менее сильным – она в конце концов делит его пламень поневоле.

У неиспорченных натур такое неодолимое половое влечение не может иметь место без настоящей любви. Вот почему невзирая на живейшее и нежнейшее чувство симпатии, испытываемое ею едва ли не на всю жизнь к отвергнутому юноше, девушка хорошо знает (интуитивно, конечно, знает), что не испытывает к нему более сильного, более интимного чувства.

Женщина, которую любят, из-за которой страдают, которая к тому же не разделяет этой любви, а ее все же продолжают любить, и любить еще сильнее, не может не испытывать гордости также и от сознания своей власти, и это, наряду с оттенком нежной грусти от жалости к любящему, создает у нее особенное умонастроение, доминирующая черта которого – сознание собственной неотразимости, умонастроение, накладывающее отпечаток на все ее поведение, на ее манеру держаться и на все остальные ее манеры, на ее осанку, на каждое ее движение, на каждый ее взгляд, на каждое ее слово, умонастроение, возвышающее ее в глазах окружающих и сообщающее каждому ее жесту значительность. Конечно, все эти черты вообще свойственны женщине, которую любят. Но с особенною рельефностью, именно благодаря тому, что они усиливаются в ней, они выступают в женщине любимой, но не отвечающей взаимностью. В случае любви взаимной они, не теряя в силе, в значительной степени смягчаются, ибо составляют лишь момент в массе более поглощающих переживаний, о которых говорилось выше (вы помните: «Человек любит, и…» и т. д.). Она сознательно, а еще больше бессознательно, стремится быть достойной такого поклонения, не позволяет себе ложь или несправедливость. Ведь она – богиня, притом в отличие от богинь мифологии вполне реальная богиня, богиня в живой плоти, а боги не обманывают! Вы скажете – это тщеславие. Нет, это, как уже говорилось, особого рода гордость – гордость и за себя и за юношу, гордость от сознания своих женских чар и их неотразимости и власти, и гордость эта, в отличие от тщеславия, никого не оскорбляет и тем более ни в ком не вызывает насмешливого чувства. Она, напротив, весьма и весьма импонирует, в особенности же юношам, придает женщине еще большую привлекательность, возвышая, как уже говорилось, ее в собственных глазах и в глазах всех с ней соприкасающихся. Это именно такого рода гордость, которая сродни величавому спокойствию античной богини, которая выпрямляет людей, подвигает их на большие и героические дела.

Со всем тем нетрудно себе представить, что сделается с нашей богиней, когда она сама полюбит, не встретивши взаимности. Без сомнения, девушка, не разделившая страстной любви юноши, в свою очередь гораздо острее переносит свою собственную неразделенную любовь, когда она сама влюбляется, не встречая взаимности, нежели девушка, не бывшая прежде предметом обожания. Ведь ко всем страданиям от неразделенной любви присоединяется еще и страдание от сознания, что она низринута с пьедестала, на который была ранее возведена влюбленным в нее до беспамятства юношей.