Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека

Девушка, конечно, ожидала этого момента, момента признания в любви к ней, ибо уже давно замечала прикованные к ней взоры юноши. Он же, тоже уже давно сроднившись в глубине своего сердца с ее милым образом, не раз искал встреч с ней, и больше, понятно, наедине. Тем не менее не только ею, но и им это объяснение в любви воспринимается со всей силой неожиданности, – таково необъятное значение этого момента в жизни обоих. Как бы девушка ни отнеслась к внушенному ею чувству, оно глубоко трогает ее своим лиризмом, вызывает в ней, если и не ответную любовь, то в высшей степени предупредительное, исполненное такта, исключительно мягкое и ласковое, на редкость бережное отношение к тому, кто питает к ней такое чувство. Она тем более бережно должна к нему отнестись, что даже совершенно посторонние проникаются невольным уважением к человеку, объятому любовью, как пламенем, одержимому ею, сгорающему от нее на глазах. И потому это подчас неумелое, всегда робкое и запинающееся признание в любви, даже уже давно ожидаемое ею, повергает ее в настоящее смятение, хотя она и могла бы к нему подготовиться. И нельзя не войти в ее положение: она должна вынести приговор, притом приговор окончательный, приговор, как говорится, в последней инстанции любящему ее человеку, влюбленному в нее до последней крайности юноше, почти еще мальчику, – ведь она чувствует себя определенно старше его, хотя и моложе его годами, ведь она не охвачена, подобно ему, страстью, хотя и очень взволнованная, говорит и поступает не в пример более рассудительно, чем несчастный, ожидающий ее приговора.

Признание в любви к ней – настоящее торжество женщины, даже и в том случае, когда она не может ее разделить. Ни одна женщина не в состоянии равнодушно выслушать такое признание, тем более девушка, быть может, выслушивающая его впервые. И если она не может разделить с юношей его чувство, она во всяком случае преисполняется к нему величайшей и самой нежной жалости, на какую только способна, которая в отличие от всякой другой жалости не только не оскорбляет юношу, но и до некоторой степени смягчает испытываемую им от отказа, от короткого, но решительного «нет» боль, ибо хотя и не так, конечно, как ему хотелось бы, эта жалость всё же роднит его с любимой, заступающей для него в этом случае место матери. Даже в случае отказа, говорю я, между ним и возлюбленной устанавливается в высшей степени своеобразная интимная близость, полная прелести и печального очарования, близость, поддерживающая юношу в столь трудный и столь ответственный для него момент. По-настоящему несчастным, в точном значении слова осиротелым и обездоленным, он почувствует себя позже, когда покинет возлюбленную и ощутит в полной мере всю безнадежность разрыва, – ведь она срослась с его сердцем и он не может оторвать ее от себя иначе, как с кровью сердца… И хотя любимая предлагает ему свою дружбу, он не в силах ее принять, он, не задумываясь, отклоняет ее – после того как так долго (а ему всегда будет казаться, что долго, такое множество переживаний стеснилось в его груди за столь короткий промежуток времени), после того как так долго и вопреки всему лелеял надежду на всё.

Тот, кто сам не пережил страданий от отверженной любви, едва ли в состоянии их понять, а кто их не пережил? Сказать, что человек при этом не находит себе места – это значит сказать вполне банальную, но зато необычайно точно выражающую самоё суть этих переживаний фразу. Сказать, что денно и нощно у человека на сердце кошки скребут, значит тоже сказать банальные слова, но зато и тоже достаточно красноречиво выразить состояние такого влюбленного. Мы уже говорили, что только самые простые слова способны выразить всё, так или иначе связанное с этим самым естественным из человеческих чувств. И разве сильнее, чем два приведенных образа, придумаешь, чтобы в должной мере оценить страдания юноши от неразделенной любви, хотя, казалось бы, к этим образам так часто прибегали люди, что они давным-давно должны были бы стереться и никак не застревать в сознании человека.