Приближалось время второго завтрака, а сквайр никогда не опаздывал к столу – не потому, что бывал голоден, а потому, что ему доставляло особое удовольствие смотреть, как его внук поглощает пищу. Молли быстро разглядела, как в этой семье обстоят дела. Она подумала, что, даже если бы Роджер ничего не рассказал ей в Тауэрс, она и сама бы увидела, что ни свекор, ни невестка пока не подобрали ключика к душам друг друга, хотя и прожили под одной крышей уже несколько месяцев. Эме так нервничала, что забывала английские слова, и ревнивым материнским взглядом следила за тем, как сквайр обращается с ее сыночком. А обращался он, надо признать, не самым разумным образом: мальчик с явным удовольствием тянул крепкий эль и требовал себе всего, что пробовали другие. Эме едва успевала ухаживать за Молли – так ее отвлекало то, что делает и что ест ее сын, однако сказать хоть слово она не отваживалась. Роджер сел в конце стола, напротив деда и внука. Когда мальчик утолил первый голод, сквайр обратился к Молли:
– Что же! Вот ты и приехала к нам погостить, хотя до этого побывала среди такой важной публики. Я уж подумал, что вы с нами раздружитесь, мисс Молли, когда услышал, что вас пригласили в Тауэрс. Что, кроме как у графа, не нашлось местечка, где пожить, пока родители в отъезде?
– Меня пригласили, и я поехала, – отозвалась Молли. – А теперь вы меня пригласили, и вот я здесь.
– Пора бы уж тебе знать, что здесь тебя ждут всегда, можно даже не дожидаться приглашения. Господь с тобой, Молли! Да ты для меня как дочь, куда роднее, чем вот эта мадам! – Тут он слегка понизил голос, видимо в надежде, что болтовня ребенка заглушит его слова. – Да ладно, не смотри на меня так жалобно, она все равно плохо понимает по-английски.
– А мне кажется, понимает! – тихо ответила Молли, не поднимая глаз: ей страшно было перехватить еще один затравленный взгляд Эме, увидеть, как у той зарделись щеки.
Она испытала особую благодарность, будто ей лично оказали услугу, когда Роджер тут же заговорил с Эме нежным братским тоном; через некоторое время они углубились в разговор между собой, что позволило сквайру и Молли продолжить беседу.
– Крепкий парнишка, а? – сказал сквайр, поглаживая кудрявую головку маленького Роджера. – И может пыхнуть дедушкиной трубкой целых четыре пыха и не поперхнется, верно?
– Я больше не буду пыхать пыхи, – решительно ответил мальчик. – Мама говорит – нельзя. Не буду.
– Вот вечно она так! – проворчал сквайр, но на сей раз, по крайней мере, понизил голос. – Можно подумать, ребенку это навредит!
Молли постаралась перевести разговор на общие темы, после чего до конца трапезы сквайр говорил только о том, как подвигается осушение. Он предложил сводить ее на место и всё показать; она согласилась, подумав между делом, что зря боялась, что станет слишком часто оставаться наедине с Роджером; тот, похоже, был полностью поглощен невесткой. Однако вечером, когда Эме ушла наверх уложить сына, а сквайр задремал в кресле, слова миссис Гудинаф вдруг снова встали перед ее мысленным взором. Они с Роджером оказались фактически наедине – это много раз случалось и раньше, но теперь она, помимо воли, вся напряглась, старалась не смотреть ему в глаза, как бывало, искренне и открыто; когда в разговоре случилась пауза, она взяла книгу – он же недоумевал и досадовал, чем вызвана перемена в ее обращении. Так оно и продолжалось на всем протяжении ее визита. Если ей случалось забыться и вернуться к прежней, естественной манере, она рано или поздно одергивала себя и вновь делалась холодной и отчужденной. Роджера это больно задевало, причем с каждым днем боль становилась все сильнее, и все настойчивее пытался он выявить причину ее поведения. Да и Эме заметила, как меняется Молли в присутствии Роджера, хотя и молчала об этом. Впрочем, однажды она не выдержала и сказала Молли:
– Ты разве не любишь Роджера? Ты его обязательно полюбишь, когда узнаешь, какой он хороший! Он человек ученый, но это не важно: им восхищаются и любят его именно за его доброту.
– Он очень хороший, – сказала Молли. – Я достаточно давно знаю его и успела это понять.
– Но тебе в нем что-то не нравится? Он, конечно, совсем не похож на моего несчастного мужа, а ведь его ты тоже хорошо знала. Ах, расскажи мне про него еще раз! Когда вы с ним познакомились? Его мать еще была жива?