Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

— У вас какие-то отсталые взгляды на женщину, Алексей Петрович. В нашей стране женщина, как и мужчина, прежде всего строитель нового общества, а уж потом все остальное.

"Достукался: тебе уже читают мораль".

— Я совершенно с вами согласен, тем более что вы прежде всего — работник советской юстиции, а потом уже все остальное. — И он передернулся весь, словно лошадь, укушенная оводом. — Но поскольку мы с вами сейчас не на работе, давайте займемся делом весьма второстепенным и маловажным, можно сказать — необязательным даже делом: давайте позавтракаем.

— Я не возражаю. Хотя для этого и не требовалось такого длинного вступления. Должна вам сказать, что я весьма непривередлива в еде, довольствуюсь малым и была бы рада, если бы без нее можно было обходиться вообще.

— Увы, увы, увы, милейшая товарищ Ирэна. Что касается меня, то и здесь я не могу похвастаться передовыми взглядами: люблю вкусно поесть, и от хорошей еды получаю истинное наслаждение. Впрочем, если бы я работал в юстиции, то наверняка имел бы такие же взгляды на еду, как и вы.

"Остановись, дурак, пока не поздно!"

— Поэтому вы и не работаете в наркомюсте.

— Да, ничего не поделаешь. Однако, не угодно ли вам отведать пирожков? Домашние. Фирменные пирожки моей мамы. Славятся в Москве и окрестностях.

— Ваша мама — кулинар?

— В некотором роде: всю жизнь она только тем и занимается, что кормит моего отца, нас, своих детей, гостей, если таковые случаются, даже снох, не говоря уже о внуках.

— Она, что же, никогда не занималась общественно полезным трудом?

— Мой отец — он еще более отсталый человек, чем я, его сын, — полагает, что кормить его особу и есть общественно полезный труд. И ее мама, то есть моя бабушка, занималась тем же самым, так что у моей мамы это наследственное. А ваша мама вас, судя по всему, никогда не кормила, отсюда и ваши передовые взгляды.

Его несло дальше, он уже не мог остановиться.

— Моя мама действительно меня не кормила: она умерла, когда мне было всего несколько недель от роду.

— Извините, Ирэна Яковлевна, я этого не знал.

— Пустое. А пирожки вашей мамы достаточно вкусны.

— Я передам ей вашу достаточную похвалу. Думаю, ей будет этой похвалы достаточно для того, чтобы гордиться ею всю оставшуюся жизнь.

— Вы всегда разговариваете с женщинами в такой манере?

— В какой?

— В барственно-пренебрежительной.

— Разве? Мне всегда казалось, что моя манера должна вселять в них оптимизм.

— На предмет чего?

— Жизни, разумеется. И строительства нового общества.

— У меня такое ощущение, Алексей Петрович, что строительство нового общества вам не кажется такой уж важной задачей, — произнесла Ирэна Яковлевна почти ледяным тоном, беря второй стакан чаю и еще один пирожок. — Надеюсь, вы член партии?

"Ну вот, достукался."

— А что, членство в партии как-то связано с чаем и пирожками?

— Оно связано с каждой частицей нашего бытия.

— Что ж, в известном смысле это действительно так. Но знаете, как говаривали в старину: не поминай имя господа всуе. Так и наша с вами партийность не нуждается в постоянном о ней напоминании. Ведь не говорите же вы своему мужу через каждые пять минут: я тебя люблю, но я член партии, следовательно… Или наоборот: я член партии, но я тебя люблю. И, опять же, следовательно! Наверное, он знает обо всем этом и без напоминаний.

"Тут ты молодец. Заодно узнаешь, замужем она или нет."

— Если бы мой муж был жив, — несколько помедлила Ирэна Яковлевна с ответом, — если бы его не расстреляли белые, то он бы не упоминал с такой легкомысленностью о своей партийности, как вы. Давайте оставим эту тему.

— Еще раз извините. Действительно, давайте оставим. Тем более что ваш муж наверняка не стал бы упоминать о своей партийности в минуту легкомысленного настроения.

"Чертова баба, — думал Алексей Петрович, допивая свой чай и уже не чувствуя вкуса. — Еще настучит где-нибудь, что журналист Задонов имеет какие-то непартийные взгляды. Может и очень даже может… — И вдруг его обожгло: — А ведь она даже не спросила меня, кто я такой, кем работаю! Никакого любопытства и явная уверенность, что я непременно член партии! Эка, право! Значит, все-таки лазила по карманам и проверяла. И в чемодан лазила. Как бог свят, лазила. Вполне по-партийному".

Еще через минуту Алексей Петрович думал, искоса наблюдая, как Ирэна Яковлевна смакует чай, отпивая его мелкими глотками, — думал, что надо как-то исправить впечатление о себе, потому что, действительно, его кривляние может выйти ему боком, хотя, разумеется, все эти разговоры о партийности и аскетизме… при таком-то смаковании… Однако людей хватают, обвиняют черт знает в каких грехах, о которых они ни сном ни духом, и сам он от этого никак не застрахован. Тем более что потомственный дворянин и прочее. А в органах полно жидов…