Жернова судьбы

– Тихо! – крикнул Василий. – Едут как будто!

Послышался далёкий стук копыт, который спустя непродолжительное время перерос в грозную ударную симфонию.

– Тпру! Стой! – раздался грубый мужской голос.

Кони заржали, возмущаясь стальными удилами, рвущими их нежные губы, и топот прекратился, слышалось лишь громкое прерывистое дыхание.

– Ну, что там, Петька?

– Не знаю, Прохор Нефёдыч, лежит чёй-то.

– Иди глянь!

Зазвенела узда, осторожно ступая, к Василию подошёл мужик. Он лежал не шевелясь.

– Эй, ты кто? – мужик толкнул его ногой. – Чи жив, не?.. Прохор Нефёдыч, кажись, мертвяк!

– А ты послухай, дышит, не?

Мужик нагнулся и встретился глазами с молодым чиновником, который весьма весело на него смотрел, затем подмигнул, схватил за ворот и со всей мочи ударил головой в нос. Мужик вскрикнул, схватился руками за лицо и повалился навзничь. Василий Алексеевич, взметнувшись, мгновенно оседлал его и мощным ударом в висок довершил начатое. Затем, выхватив из-за пазухи пистолет, выстрелил в кучку сгрудившихся мужиков. Кто-то застонал и рухнул. Всё произошло за считаные секунды, двое нападавших уже были выведены из строя.

– Робя, у него ружжо! – возопил кто-то, и мужики бросились к лошадям.

Но тут Иван свистнул и зацокал языком, и кони, прядая чуткими ушами, прыснули в непроглядную темень леса.

– Эй, вы куда?! Стоять! – дурью заорал Прохор.

– Иван Андреевич, оставайтесь здесь! – приказал граф и выскочил на дорогу вместе с верными слугами.

Увидев толпу незнакомцев, вывалившихся из леса, нападавшие бросились наутёк.

– СТОЙ! СТРЕЛЯТЬ БУДУ! – громовой рёв графа на мгновение притормозил беглецов, но затем они припустили ещё быстрее.

Посыпалась беспорядочная пальба. Иван не смог усидеть в кустах, тоже выскочил на дорогу и выстрелил вслед убегавшим. Двое упали, двое последних остановились в смертном ужасе.

– Милостивцы, не убивайте, пощадите! Это нечистый нас одурманил! – заголосили мужики.

– На колени, мерзавцы! – грозно приказал граф.

Лакеи подошли к упавшим в дорожную пыль мужикам и скрутили им руки. Василий с Прохором проверили лежавших без движения, Иван, отступив в лес, занялся лошадьми, которые подошли к нему, похрапывая и тычась влажными тёплыми мордами.

– Тихо, тихо, мои хорошие! – успокаивал он их.

– Михаил Петрович! У нас два покойника и два раненых! – крикнул чиновник.

– Трупы оттащите с дороги, раненых свяжите – и сюда! – рявкнул граф.

– А у нас, ваше сиятельство, один обоср…ся! – заржал дюжий форейтор. – От страху, видать! Фу!

– Прохор, тащи фонарь! Рассмотреть хочу паскудников!

Один из стоявших на коленях скулил, как щенок, склонившись почти к самой земле. Другой продолжал что-то бормотать, надеясь на милость тех, кого они собирались порешить.

Кучер принёс фонарь, лакеи приволокли раненых и швырнули их на колени. Прохор осветил лица пленников.

– Что, ребятушки, обоср…тушки? – опять захохотали форейторы.

– Яков, Степан, прекратите! – приказал граф, разглядывая мужиков. – Кто же вас послал по мою душу, негодяи?

Но пленники от страха не могли и слова сказать, так их ужас прихватил, что дара речи лишились.

– Да чего их спрашивать, Михаил Петрович?! – ухмыльнулся Василий. – Вот этот, – ткнул пистолетом в согнувшегося мужика, – Клим, мордоворот Зарецкого. Другой, Прошка, в кустах лежит. Этих трёх я не знаю, мелкие сошки. Пристрелить их – и ладно!

– Барин, нет, нет, не убивайте, милостивец, пожалейте! – заверещал один из пленников, пытаясь ткнуться головой в сапоги графа.

Михаил Петрович брезгливо отступил:

– Василий Алексеевич, оставь! Пули на них тратить… Вздёрнуть на суку – и вся недолга!

Мужик зарыдал в голос. Двое других плакали молча, а Клим как будто вовсе ничего не слышал, согнувшись вдвое.

– Значит, вас барин послал… так, так, так… – задумчиво пробормотал граф. – Хотите жить остаться, говорите, зачем я ему понадобился? Ну? Как на духу!

– Гу…гу…гумагу велено было забрать… – выдавил из себя рыдавший мужик.

– Какую ещё бумагу?! – гаркнул Михаил Петрович.

– Государь-батюшка на ей расписался, котору, – захлёбывался слезами пленник.

– А ты, дурень, грамоте разумеешь ли?! – засмеялся Василий.

– Не…нет, Прошка знает…

– Вон твой Прошка, в кустах будет гнить немножко! – хохотнул один из лакеев.

– Ну что, Василий Алексеевич, давай решать, этого так оставить нельзя.

– Нельзя, Михаил Петрович, это разбойное нападение, уголовщина. За такое преступление самое лёгкое наказание – каторга.

Услышав такие страшные слова, самый разговорчивый мужик затрясся от ужаса и принялся усердней молить о пощаде. Остальные угрюмо молчали, как будто покорившись своей участи. Не обращая на них внимания, чиновник принёс из кареты переносную конторку и приготовился писать.

– Я думаю, Василий Алексеевич, надо написать об этом, во-первых, приставу Козыреву в Симбирск.

– Согласен. Я напишу официальный документ о подстроенном нападении людей Зарецкого на вас, графа Завадского. Напишу, что Зарецкий был зачинщиком этого преступления. Наказание он понесёт согласно Уложению, уж не сомневайтесь.

– Отвезёт письмо Проша. Далее, – граф призадумался. – Лошадей заберём с собой. Это трофей.