Жернова судьбы

Василий стремглав мчался, напряжённо вглядываясь вперёд, но, как ни понукал коня, как ни торопился, не мог углядеть Ивана. «Оно и понятно, – успокаивал себя. – У него и конь лучше, и дорогу он знает, небось, опять напрямки поскакал! Ну, да ничего, не намного отстану».

Зачем Василий отправился следом за Иваном, он и сам толком не понимал, хотя, если бы его спросили, он, как истый делопроизводитель, дал бы многоречивый и обтекаемый ответ: дескать, проследить, чтоб не наломал дров, не вырыл себе могилу и прочее. Но в действительности причина была не в этом…

Когда дядюшка поделился с ним историей Ивана и Пульхерии, молодой человек сразу почувствовал острейшее любопытство и желание познакомиться с ними. Их судьба вызвала у него и сочувствие, и зависть, поскольку его самого жизнь пока обделила столь сильными чувствами, ради которых можно пожертвовать собой…

Увидев Ивана в поместье Зарецкого, пусть мельком, Василий Алексеевич ощутил непреодолимую притягательность его натуры, цельной, глубокой и самобытной, захотел сойтись с ним поближе. И вот сейчас, погоняя коня, радовался, что появился шанс подружиться с равным ему по возрасту и как минимум равным по уму человеком. Что Иван Андреевич умён, он понял сразу: достаточно было посмотреть в его глаза, печальные, полные мысли.

Кроме того, была ещё одна причина… Василию Алексеевичу было нестерпимо скучно на службе у дядюшки. Он искренне недоумевал, как может человек прожить всю жизнь на одном месте и работать в одном и том же департаменте без перерыва.

Пока не попал к Никанору Иванычу, дяде по матери, Василий многое испытал: родители его умерли, когда мальчику только-только исполнилось двенадцать – самый нежный возраст для молодых людей. Мыкался он по родственникам со стороны отца, которым, в общем-то, не был нужен: они передавали его друг другу, как узел с отслужившими вещами. Характер у мальчишки был беспокойный: учиться он не любил, зато обожал бродить по окрестностям и иногда забредал так далеко, что приходилось ночевать, где темнота застанет. Всё это надоело родне, и она обратилась к Никанору Ивановичу, единственному брату усопшей матери мальчика. Потешкин, недолго думая, согласился. Когда рыжий отрок с хитрыми глазами предстал перед ним, Никанор Иваныч взял его за ухо и пообещал, если будет хорошо учиться и служить в департаменте под его началом, поедет с ним за границу, да и вообще работа будет связана с путешествиями. Подросток прислушался к дядюшке, который сразу понравился ему, и стал учиться со всем усердием. Дядя слово сдержал, но… видимо, для авантюрной натуры Василия этого было мало…

И вот сейчас он гнал как сумасшедший и недоумевал, что же такое случилось, что он ринулся за практически незнакомым ему человеком и был готов на всё, чтобы сблизиться с ним.

– Ну, Бог даст, прямо на месте разберусь, – успокаивал себя он.

Иван скакал, не останавливаясь ни на секунду, не притормаживая коня, который поглощал версту за верстой как заведённый. Недаром его назвали Крепышом: может, он считался и не самым быстрым, но уж точно самым неутомимым. Ночной воздух будоражил кровь, ярил мысли и чувства, Иван был на пределе своих духовных сил, готовый абсолютно ко всему.

– Давай, давай, дружок! – приговаривал он коню. – Надо нам торопиться!

Когда он услышал, что Фёдор отправляет погоню за графом, чтобы добыть ту самую важную бумагу с государевой подписью и печатью, о которой мельком услышал в столовой; когда понял, что им приказано убить всех, ежели что, Иван решился поднимать бунт сегодня. Бросил на бегу несколько слов Гавриле, повалил ударом кулака вставших на пути барских охранников и, уже не скрываясь, погнал следом за Федькиными прихвостнями.

Сейчас же он очень переживал о том, что происходит в поместье. Резкий ветер в лицо откинул волосы с высокого лба, перехваченного ремешком, брови сурово нахмурились, глаза, не отрываясь, смотрели вперёд. Большой нательный крест, выпроставшийся поверх рубахи, метался по груди. Наконец показались знакомые места, и Иван в нетерпении привстал на стременах, вперив горящий взгляд вдаль. Оранжевые отблески лизали линию горизонта, и это был не рассвет. Принюхавшись, он учуял слабый запах гари.

– Молодец, Гаврила, сумел запалить костры! Давай, Крепыш, давай, набегай, милый!!! – парень сгруппировался, приподнявшись на стременах; нетерпение забурлило в жилах, как молодое вино.

Василий неустанно погонял своего коня, но поместье всё не приближалось. Нежданная мысль закралась, обдав холодом: «А вдруг Иван уже подбил крестьян на бунт?! Потому и приказывал нам отступиться от него, не хотел, чтоб нас сочли соучастниками!»

– Скорей, скорей, коник! – молодой человек похлопал животное по взмыленной холке. – Надо потушить пламя прежде, чем оно разгорится, надо отговорить его! Он понятия не имеет, какие могут быть последствия…