Жестяной пожарный

Где бы ни базировался центр антивоенного движения – в Хельсинки, Варшаве или Будапеште, – он близок к Москве, это ясно каждому. Я не собираюсь уговаривать Москву сменить политические ориентиры и утвердить в России любезную моему сердцу власть настоящей демократии, власть без диктатуры – такую соблазнительную на страницах книг, но не осуществимую пока на практике. В Москве не прислушались бы к моим уговорам не потому, что это утопия, а по той простой причине, что никто в сталинском Кремле никому и ничего не собирается уступать. В глазах большевиков их власть незыблема, она в России навсегда. Я же хотя и не верил в поворот красной России от диктатуры, но и в большевистское «навсегда» верил ничуть не больше: управлять Вечностью – не прерогатива человека, а дело Божье. Гитлер, этот антагонист Сталина, предрекал своему рейху не веки вечные, а всего лишь какую-то тысячу лет – и вон чем дело кончилось.

Написать книгу о Сталине! Ради этого стоит оседлать застоявшегося в конюшне костлявого Росинанта и, нахлобучив на голову бритвенный тазик Дон Кихота, броситься в битву за мир. Дульцинея будет несколько удивлена таким поворотом событий, но это у нее пройдет: Россия для Кей не чужая, Сталин не миф, а боевой соратник отца. Для полноты картины не хватает только Санчо Пансы, но не приглашать же на эту роль Илью Эренбурга – проницательного друга, явно знакомого с сюжетом пьесы «Борьба за мир». Его место скорее среди соавторов, а не среди персонажей…

Не только Кей удивлялась моему смещению влево. Многие знакомые и незнакомые люди, читатели и почитатели, были удивлены ничуть не меньше. Пусть удивляются! Ведь они и понятия не имеют обо всех побудительных причинах, направляющих мои решения. А главная из них – книга о «дядюшке Джо», как называл его другой герой моих книг Уинстон Черчилль. Об усатом кремлевском императоре, заставляющем Европу в страхе вжимать голову в плечи, как будто не грузин-большевик сидит в Кремле, а Чингисхан или Аттила. Думал ли кто-нибудь, что в итоге войны Сталин подчинит себе полдюжины стран Восточной Европы, а скоро и Китай, покраснев от коммунистического напряжения, окажется в его корзине с трофеями? Миллионы коммунистов своими телами вымостили Сталину дорогу к мировой империи, в границах которой он желал бы видеть и западноевропейские страны. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

И если сын сапожника и служанки стал одним из распорядителей мира, то разве не заслуживает столь незаурядный персонаж того, чтобы стать героем романа? Моего романа!

Рассказывают, что он недоступен, как вершина Эверест; лишь избранным и проверенным дано его лицезреть, говорить с ним – и это считается великой честью. Даже из вершителей судеб земных только де Голль, Черчилль и Рузвельт удостаивались в последние десять лет личной встречи с ним. От Эренбурга я слышал, что он иногда звонит по ночам своим писателям и нагоняет на них смертельный страх. Сам Илья со Сталиным никогда не встречался, а на вопрос, говорил ли по телефону, уходит от прямого ответа. Это довольно-таки странные, пугающие правила игры, и советским людям следует подчиняться им неукоснительно, иначе последствия могут быть фатальными. Подобным образом, возможно, вел бы себя Нерон со своими артистами, если б в ту пору существовали телефоны.

Все эти кремлевские порядки, столь удивительные и необъяснимые, вполне могли бы вписаться в канву моего романа. Сам Сталин их завел и пустил в оборот – и ни у кого не возникало желания противодействовать или хотя бы искать объяснений. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Верно – и всё тут! И никаких вопросов. А кто это придумал – Ленин или Сталин – несущественно, потому что Сталин – это Ленин сегодня. Кто этого не знает, тому не место среди советских людей. А точнее, находящихся на свободе советских людей.

Я не строил радужных планов получить аудиенцию у Сталина; это вряд ли возможно. Моя задача была проще: разглядеть жизнь московской верхушки, куда я, надо полагать, буду допущен, и собрать материал для книги. У меня, как говорится, уже руки чесались, так мне хотелось взяться за работу.

Для этого нужно было получить формальное приглашение участвовать в работе Всемирного конгресса сторонников мира. Да, я – сторонник мира! Не войны же я сторонник, в конце-то концов…

А в это время все сильнее разгоралась холодная война. Речь моего старого знакомого Черчилля в Фултоне о железном занавесе, американский план помощи Западной Европе – план Маршалла, ответные действия Сталина по укреплению власти коммунистов в странах народной демократии, испытание Советами своей атомной бомбы – все это вело к тому, что хрупкий послевоенный мир стремительно накалялся и был готов к взрыву новой глобальной войны.

Я смотрел на своих маленьких сыновей, – а Кей подарила мне кроме Кристофа еще одного – крохотного Жерома, – и думал о том, не ждет ли их моя судьба. Неужели игры с игрушечным пожарным в детстве закончатся для них, как и для меня, реальным огнем очередного мирового пожара?