Жестяной пожарный

За штурвалом опытный пилот, виртуоз ночных приземлений. Он и сам не сказал бы с уверенностью, сколько раз пересекал проливы, отделяющие Британию от материка, оказывался в слепящем перекрестье прожекторных лучей, прошитых трассирующими пулеметными очередями, и, зарываясь в мохнатые тяжелые тучи, уходил от погони. Везение сопутствовало ему: из всех этих передряг он выходил живым. Мне искренне хотелось разделить с ним это везение в нашем полете.

Пилот петлял, однажды зеленые струи трассирующих пуль пролетели в неприятной близости от нас. Ближе к Центральной Франции распогодилось, яркие звезды над «Лизандером» глядели на нас, как равнодушные наблюдатели. Спустя несколько часов после вылета и вполне безуспешных поисков посадочной полосы на юге пилот все же засек вспышки ручного фонарика на земле и приземлился на берегу Соны, на заброшенном поле размером с носовой платок, более похожем на площадку для игры в петанк, чем на аэродром. Меня ждал связной из местной ячейки, наш с ним путь лежал отсюда в Лион.

Лондон Лондоном, а война войной; все мы должны делать свою работу. Я долетел благополучно, теперь мне следует поделиться с товарищами новостями: рассказать то, что можно огласить, и умолчать о том, что разглашению не подлежит. Например, мои догадки об эвакуации лондонского комитета и штаба генерала на юг, в Северную Африку, – не на север же, в Шотландию, им переезжать! Но эти мои соображения пусть останутся при мне.

Во время войны, как и вообще в нашей жизни, наряду с плохими новостями приходят и хорошие. Привезенные мной новости относились ко второй категории: хребет фашизма перебит, высадка союзников на континент близится, виден свет в конце туннеля. А вот местные дела шли неважно, чтобы не сказать плохо: несколько явок провалено, среди подпольщиков есть арестованные и убитые. И гнетущий вопрос «кто предатель?» мучит, остается без ответа и висит, как дамоклов меч, над нашей шеей. Кто предатель? Ах, если б знать! А знаем мы только, что слаб человек, а зачастую и подл…

Нас семеро за столом, заставленным полудюжиной бутылок божоле, с белым кругом сыра посредине. Я свое сказал и помалкиваю, слушаю горестные рассказы моих товарищей – членов лионского штаба «Освобождения». Эта конспиративная квартира ненадежна, хозяин то и дело предостерегает нас: «Говорите тише, не горланьте так, город набит шпиками!»

Немцы нервничают, дела на Восточном фронте не дают им сладко спать, вот они и здесь, у нас, плодят стукачей, провокаторов и зверствуют – знакомый почерк оккупантов.

Вино выпито, пора уходить и дать хозяину дома вздохнуть спокойно. Решаю отправиться к неподражаемому Луи Мартен-Шоффье, живущему рядом с островом Барб – это здесь же, на реке, рукой подать. Луи – мой старый друг, мой первый издатель, а сейчас – главный автор моей газеты, в каждом выпуске «Освобождения» я публикую его колонки, и читатели начинают чтение газеты с них. Он живет в старинном доме с винтовыми лестницами на крутом берегу Соны. В доме один вход, зато два выхода, и это облегчает решение наших подпольных проблем: так же уверенно, как перо, Луи держит в руках кровеносную сеть «Освобождения» в Лионе и окру́ге. Три опоры поддерживают моего пожилого друга в его нелегкой, полной опасностей жизни: совершенная уверенность в правильности выбранного им пути, вино и табак. Первая опора светла и непоколебима, как солнечный луч, она не нуждается ни в поддержке, ни в подпитке. Добыча двух других необходимых ингредиентов лежит на плечах хозяйки дома; в поисках доброго вина и ароматного табака она немалую часть дня проводит в бегах, и наградой за этот нелегкий труд служит сердечная благодарность мужа. Не могу себе представить умного и ироничного публициста Луи Мартен-Шоффье над листом писчей бумаги без бокала вина и толстой самокрутки в коричневых от табака пальцах. Рядом шумит река, омывая живописный остров Барб с его древними храмами; здесь не хочется думать о войне, здесь хочется просто жить тихой, размеренной жизнью…