Жестяной пожарный

После ночного перелета я намеревался под надежным кровом Луи выспаться и немного отдохнуть. Хозяин, как всегда, обрадовался моему появлению, но новости, которые он выложил передо мной, как колоду карт на столе, оставляли желать лучшего. Немцы перехватили машину, перевозившую взрывчатку, доставленную из Лондона и предназначенную для организации диверсий, и убили водителя. Шпики накрыли нашу лучшую явку – галантерейную лавку – и захватили дюжину комплектов высококачественных фальшивых документов на все случаи жизни, среди них и мое удостоверение личности, почти как настоящее. Теперь моя фотография попала в руки гестапо, и это совсем скверно: за мой розыск возьмутся всерьез, и мне нужно без промедления уносить ноги из Лиона. Куда? Лучше всего в Париж, и там отсидеться неделю-другую. Не забывая, конечно, о том, что мосты через Сону, вокзальные буфеты, трамвайные остановки – самые опасные места, где шпики хватают людей, опознав их в лицо. Все это Луи заботливо мне рассказывал, поглаживая, словно кошку, мой лондонский подарок – пистолет с глушителем, черной рукояткой и сменной обоймой, набитой патронами, как кукурузный початок зернами.

– Иди ложись, тебе уже приготовлена постель, – говорит мне Луи. – Выспись, а завтра утром тронешься в путь, только не с нашего вокзала – там тебя опознают почти наверняка. На второй от Лиона пригородной станции садись в хвостовой товарный вагон парижского поезда. Туда подойдет путевой обходчик, наш человек, он передаст тебе новые документы. И еще раз спасибо за подарок! Спокойной ночи!

Сколько раз у Луи засыпал я в этом ковчеге сновидений, в этой необъятной старинной кровати, пережившей целые поколения сонь, – даже и не упомню: к дружбе не подобрать никакие мерила, а наша дружба с хозяином дома на речном берегу была и вправду безбрежна.

Нырнув в постель, я провалился в ночь; мне снилась Кей – но не в ее лондонской спальне, а здесь, в этом доме у реки, похожем на корабль, готовый отплыть. До самого утра я испытывал счастливую уверенность в том, что Кей уже распрощалась с Лондоном и радиослужбой и теперь мы живем с ней в Париже, лучше которого нет ничего на всем белом свете. Войне почему-то не нашлось места в золотом омуте моего сна: Париж был свободен, и мы были свободны.

Наутро Луи вывел меня из дома, на всякий случай, через черный ход, проводил до дороги и, махнув рукой, в которой, как печная труба, дымила самокрутка, указал нужное направление. До второй пригородной остановки железной дороги мне предстояло, сторонясь людных мест, прошагать пятнадцать километров. Закончились лондонские каникулы, наступили военные будни.

17. Странные встречи в Париже

Вся наша жизнь делится на будни и праздники – и это не только установленная череда красных и черных чисел календаря, но и переменчивые состояния души. Где вы видели души устойчивые, как кирпич в кладке? Нет таких, не существует в природе! Поэтому праздник – это когда на душе хорошо, а будни – когда скучно и серо.

На войне красные дни календаря неотличимы от черных, и те и другие окрашены кровью – пусть даже кровью победы. А в военные будни праздник – это удача бойца: пуля в тебя не попала, взрыв не искалечил. Ты жив, цел и относительно здоров; мир прекрасен. Ура!

Греет надежда, что и завтра будет как вчера: смерть – то ли по ошибке, то ли еще как – обойдет стороной; вражеский стрелок, прицелившийся в тебя, как в фазана на охоте, промахнется или винтовка его даст осечку. Такое может случиться – если повезет. В конце концов, не для того придумана война, чтобы давать промашку, – совсем наоборот. И не напрасно заметил де Голль, комментируя один неприятный, можно сказать трагический, случай, имевший касательство к нему самому: «Убийство запрещено. Убивать дозволено только на войне – по закону и по правилам». Согласен ли я с генералом? И да и нет. Не убийство должно быть запрещено, а питательная среда для него – война. Убийство однажды уже запретили, давно и довольно-таки безрезультатно – в одной из десяти заповедей. А о войне на древних каменных скрижалях мы не найдем ни полслова.

Наше «Освобождение» росло и потихоньку двигалось на север, поэтому мне приходилось довольно часто пробираться в Париж. И в этот раз я намеревался не только отлежаться на дне: после свежих лионских событий нужно было проверить парижские явки, а также сеть распространения нашей газеты. Все мы, отряды подпольного Сопротивления, идем к победе, но – параллельными курсами, сохраняя свою программу и свое лицо.

До Парижа я добирался с документами и в потрепанной черной сутане сельского кюре. Это была не единожды проверенная маскировка, ни разу не дававшая сбоя. Еще в детстве я вычитал про такой способ в своей любимой книжке о похождениях британского барона по прозвищу Алый Первоцвет. Не подвел он меня и на этот раз: я доехал без приключений.