Жестокое эхо войны

Наконец грузовик резко повернул вправо и замер. Пучки желтого света автомобильных фар уперлись в высокие деревянные ворота под двускатным навесом. Народ в кузове зашевелился.

Водитель-неумеха резко дернул машину, заставив ее проехать через распахнутые створки ворот. Остановились во дворе, слабо освещенном единственной лампочкой над крыльцом.

Бухнул задний борт кузова, кто-то матерно выругался. Бандиты начали освобождать кузов от стопок «личных дел», патронных коробок и трупов. Василькова оставили напоследок.

Но вот очередь дошла и до него. Чья-то сильная рука схватила майора за правую ногу, потащила по шершавым доскам.

– Перехватывай за руки! – послышался хриплый бас.

Сашку стащили с кузова и понесли.

«В дом или в сарай?.. – гадал он, не открывая глаз. – Или добьют под забором?..»

Освещенное крыльцо осталось позади. Скрипнула дверь, и все вокруг погрузилось в непроглядную темень.

«Нет, хлопнуть не должны – для чего-то я им нужен. Хотели бы хлопнуть, не везли бы через весь город», – успокаивал сам себя Васильков.

– Фартовый черт – ни одной маслины^[36] не заполучил! – проворчал голос помоложе.

– Зато сам нараздавал, сучара, – отвечал все тот же бас. – Двоих завалил, четверым шкуры попортил.

– Тогда на кой хрен мы его сюда притащили?

– Наше дело маленькое: приказали – выполняем. А так… моя б воля – я бы эту паскуду еще там заземлил^[37]…

Оба Сашкины предположения оказались верными. Во-первых, он был нужен им живым. Во-вторых, его тащили в сарай. Добротный, недавно построенный из сосновой доски. Почему из сосновой? Потому что внутри густо пахло опилками и стружкой хвойной древесины.

Бросив контуженого пленного на пол, один из бандитов пнул его сапогом и проворчал:

– У, с-сука! Еще и за Авдеем для него послали.

– Не только для него. Корешей тоже будет врачевать. Руки-то ему развязывать али как?

– Пущай так поваляется. Лаврушка потом распорядится. Айда в дом вечерять^[38]…

* * *

Дверь сарая захлопнулась. Снаружи звонко лязгнула щеколда.

Васильков открыл глаза, огляделся. И от неожиданности даже тряхнул головой: вокруг была такая темнота, что становилось не по себе. Ни одного светлого пятнышка, ни одной светящейся точки.

Пока не появился какой-то Авдей, он перевернулся и кое-как сел.

Руки оставались связанными. Движениями плеч Сашка поправил съехавшие набок пиджак и рубашку. Лицо и тело кое-где саднило, стало быть, имелись ссадины и ушибы. Более серьезных повреждений он не ощущал. Это было огромной удачей, ведь граната рванула всего в метре от него.

Да, такое иногда случалось. Уберечься было невозможно от рвавшихся поблизости снарядов, мин и авиабомб. Из-за большого веса стальной оболочки все эти адские штуковины имели приличный радиус сплошного разлета осколков. Если угораздило попасть в этот радиус, пиши пропало – нашпигует так, что сразу «поправишься» граммов на двести. А ручные гранаты иной раз «прощали», отправляя свои осколки единым пучком куда-то в сторону.

Поднявшись на ноги, Васильков качнулся, но устоял. Пошарив в темноте ногой, он обнаружил только пустоту и старую солому. Неожиданно взгляд наткнулся на щель в стене, сквозь которую пробивался слабый свет все той же далекой электрической лампочки над крыльцом. Прощупывая ногой почву, он сделал один шаг, другой, третий…

«Повезло, – думал майор, приближаясь к стене. – Осколками не накрыло, контузия вышла легкой. А долбанула бы граната на полметра ближе, и все – либо кранты, либо улыбался бы до конца жизни…» Впрочем, о будущем и о том, сколько оставалось до того самого конца, лучше не думать. По воле бандитов жизнь могла оборваться в любую секунду.

Наткнувшись на стену, Сашка прислонился к ней лбом. Доска. Грубая, толстая и толком не просохшая, сырая.

Он отыскал между досок заветную щелку и принялся наблюдать за происходящим во дворе…

* * *

– Эй! Открой глаза. Слышишь меня? Открой глаза, говорю! – терпеливо настаивал тот, которого бандиты уважительно назвали «доктор Авдей».

Когда он вошел в сарай в сопровождении двух вооруженных мужиков, Васильков лежал примерно на том же месте, куда его бросили полчаса назад. Бандиты принесли с собой керосиновую лампу, поставили ее рядом с контуженым пленником, развязали ему руки. Доктор приступил к осмотру.

Потрогал лоб, посчитал пульс, ощупал шею, грудь, живот, спину – видать, на предмет осколочных или пулевых ранений. Не найдя таковых, захотел глянуть на зрачки, а заодно проверить слух…

– Долго будешь притворяться? – спросил он строгим голосом.

Васильков не реагировал. Слегка шевелил губами, словно шепча что-то в забытьи, мычал и бессильно ронял голову на опилки, когда доктор пытался ее приподнять.

– Да он закосил, сучара! Авдей, дай я ему заделаю по вывеске!

– Голову не трогать ни в коем разе, если хотите, чтобы он очухался и начал соображать! – строго произнес лекарь. И, вытирая тряпицей запекшуюся на ушах раненого кровь, недовольно проворчал: – Видать, хорошо его приложило. Контузило, говорите?

– Оглушило. Граната рядом бабахнула, – пояснил один из бандитов.