Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

В завершение этой главы послушаем голос из Камбоджи. Известный кинорежиссер Ритхи Пань в своей книге, основанной на его интервью с одним из главных функционеров по имени Дач, говоря об этике красных кхмеров, приходит к следующему выводу:

Я: Что есть долг?

Дач: Это приказ, который один человек отдает другому.

Пол Пот ответил на этот вопрос по-своему: «Никто не может выполнять свой долг, не будучи преданным революции, потому что это высший долг».

Следовательно, нет ни совести, ни ума. Дач знает только один вид отношений с другими, основанный на силе авторитета, подчинении и крике. Я спрашиваю его о разнице между «долгом» и «поручением», о значении «морального обязательства». Он колеблется, фактически не понимая моего вопроса. Как можно отличить «долг» от «приказа», «обязательство» от «поручения», если не верить в свободу и совесть? Никак. Для красных кхмеров не существует политического закона. Для них не существует таких слов[613].

10. Колониальные преступления: Марио Варгас Льоса

I. Невозможный вопрос о самом страшном преступлении в истории человечества

Холокост, преступления послевоенного периода, жестокие колониальные войны, геноцид в Индонезии и Африке, массовые убийства боснийских мусульман в бывшей Югославии, уничтожение политической оппозиции в Аргентине и Чили, террор Мао и красных кхмеров в Камбодже – все это акты коллективного насилия, совершенные в XX столетии. Список можно продолжать. В то же время мы понимаем, что эти ужасающие события были бы невозможны без систематического насилия и необходимой для этого «социализации» преступников. И приведенные примеры – это лишь некоторые события из истории мира за последние сто лет.

В политических и научных дискурсах о коллективном насилии в мировой истории неизбежно возникает вопрос – если не постыдный, то, во всяком случае, крайне проблематичный – а именно, какое crimen[614], какое насильственное событие было самым страшным: холокост, ГУЛАГ, колониальные преступления в Конго, голодомор на Украине или Великий голод в Ирландии в XIX веке, эксцессы Средневековья, преступления китайских и камбоджийских коммунистов (например, против своих соотечественников, заклейменных как буржуа), террор восточных или позднеантичных правителей или религиозные войны XVI и XVII веков. Трудно дать определенный ответ на этот вопрос, поскольку у нас отсутствуют ясные критерии. Идет ли речь об огромном количестве смертей в результате политических насильственных действий, которые с сегодняшней точки зрения в целом должны расцениваться как преступления против человечества? Или о систематичности, с которой осуществлялось истребление целых групп людей? Какую роль в этой оценке играют масштабы систематического террора и спланированное инструментальное насилие, стоящее за ним? Или мы говорим о политической воле и мотивах, на которых базируется программа полного истребления соответствующей группы?

Вероятно, нам следует окончательно отказаться от идеи ранжирования тех ужасов, которые люди проделывали друг над другом, прикрываясь, казалось бы, «правдоподобными» аргументами, тем более что такого рода сравнение может приводить к крайне проблематичным попыткам релятивизировать одну форму коллективной жестокости скрытой отсылкой к другой и «нейтрализовать» газовые камеры Освенцима ссылкой на бомбы Дрездена – подход, особенно популярный у немецких и австрийских ревизионистов. Перечисление коллективных преступлений против человечества, однако, приводит к пугающему осознанию того, что они могут совершаться в любом месте и в любое время на нашей планете. «Осторожно! Человек!» – как бы предостерегает нас этот впечатляющий перечень. Вопреки всем утверждениям о том, что подобные события никогда не должны повториться, подобающим в официальных упоминаниях о жертвах холокоста, бесчисленные коллективные преступления против демонизированных этнических или религиозных групп имели место и после Второй мировой войны.