Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

При определенных обстоятельствах такое сравнение иногда может оправдывать массовое насилие: коллективное преступление лишь подтверждает вывод о том, что мир жесток. Такая этика обеспечивает свою валидность посредством символически и физически разрушающего насилия, которое ее легитимирует. Вывод о том, что мир жесток, реализуется сам собой. Там, где мир представляется и переживается как жестокий и беспощадный, этика может и должна ссылаться или ограничиваться принципом выживания своей группы, религии или нации – решительно и бесповоротно.

Это одна сторона диспозитива жестокости; другая, столь же систематичная и самостоятельная, заключается в лишении другого статуса человека. Перформативный акт преднамеренного насилия является циничным подтверждением этого, ведь издевательство над другим делает из него не-человека – через уничтожение его как жертвы. Безобразная порочность колониальной жестокости заключается в том, что она как бы демонстрирует и тем самым доказывает неравенство, составляющее основу колониального дискурса о превосходстве собственной расы.

II. Жестокость и эксплуатация

Дискурсивная логика организованного колониального насилия, основанная на таком расчете, стала главной темой историко-биографического романа перуанского писателя Марио Варгаса Льосы «Сон кельта» (2010, немецкий перевод вышел в 2011). Замечательное литературное произведение подтверждает центральный тезис теории нарратива, согласно которому повествование всегда является интерпретацией того, что оно воспроизводит.

Главный герой романа – британский дипломат ирландского происхождения Роджер Кейсмент (1864–1916), который внес решающий вклад в дело освещения колониальных преступлений в Конго и, позднее, в пограничном регионе Амазонки между Перу и Колумбией. С теоретико-дискурсивной и культурно-аналитической точек зрения история, рассказанная в романе, примечательна по нескольким причинам. Во-первых, в это время, когда идея прав человека приобретает все большее значение, а рабство объявляется вне закона, формируется дискурс, который в исторической перспективе предвосхитил и стимулировал сегодняшние дебаты о правах человека и их толковании. Во-вторых, показательно, что Кейсмент, который начинал свою профессиональную карьеру как либерал и колониалист, стремящийся принести цивилизацию народам Африки, а в итоге превратился в бескомпромиссного критика колониальных практик, не только открывает поразительное сходство между судьбой этнических групп в Конго и коренных обществ в Перу, но и связывает подавление ирландцев Британской империей с угнетением народов Африки и Южной Америки. На время ставший героем либеральной общественности и прессы Англии, колониальной державы, которая тогда уже склонялась к мягкому колониализму, по крайней мере идейно, Кейсмент как ярый ирландский националист и борец за свободу заканчивает свою жизнь на виселице британского правосудия. И по сей день он, наряду с участниками Пасхального восстания, входит в обширный пантеон героев ирландского народа[615].

С литературной точки зрения Варгас Льоса противопоставляет историю ареста Кейсмента во время Первой мировой войны его экспедициям в Конго и Перу, проводя двойную аналогию: прежде всего между коллективными преступлениями в колониальном Свободном государстве Конго, которое как показательный проект «гуманистического» колониализма бельгийского короля Леопольда II было поддержано европейскими сверхдержавами и США на печально известной Берлинской конференции по Конго (1884–1885), и насилием в постколониальном Перу на рубеже прошлого века. В центре событий в каждом случае – безжалостная эксплуатация коренного населения для добычи каучука, важного сырья в индустриальном обществе.

Льоса подробно описывает эти исторические события и упоминает конференцию по Конго, соотнося их с первоначальной позицией Роджера Кейсмента: