Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Допрос также включает в себя признание, которое играет очень важную роль в анализе дискурса Фуко в двух, на первый взгляд, совершенно разных областях: в уголовном праве, где речь идет об установлении вины и невиновности, и в сексуальности. В своей трехтомной работе «Сексуальность и истина» Фуко смещает перспективу истории сексуальности: (преобладающую) идею подавления он заменяет диспозитивом, строящимся вокруг «дискурсивизации» секса[618]. Нужно говорить о сексе с научной или личностной точки зрения; власть в рамках этого дискурса проявляется в признании, а именно – в признании сексуальных желаний и приключений. Неслучайно формат признания часто используется в классической порнографической литературе (например, «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех»). Наибольшей изощренности признание достигает в эротическом романе Дени Дидро «Нескромные сокровища», который занимает особенное место в размышлениях Фуко. С помощью волшебного кольца восточный правитель «Конго» способен заставить говорить самую откровенную часть женского тела, «сокровища». Опасность в том, что, в отличие от обычного органа речи, «сокровища» рассказывают чистую правду о сексуальных привычках и предпочтениях своей хозяйки[619].

Мы не случайно обратились к теме сексуальных признаний: они составляют часть истории Кейсмента – человека, который начинает свою карьеру как лояльный чиновник, затем становится критиком колониальных преступлений и, в конце, ирландским революционером. Британско-ирландский дипломат открыто сообщает о своих гомосексуальных контактах в Конго и Перу (я еще вернусь к этому), что впоследствии будет использовано против него во время судебного процесса. Это говорит о важности такого рода признаний в романе.

Гетеродиегетический рассказчик[620], безымянный хронист и психолог, очень редко дает оценку своему главному герою. Описания ужасов и рассуждения о них в этом историческом романе приводятся почти исключительно с точки зрения главного героя и рассказчика, который временами сливается с ним. Первая часть романа соответствует схеме разрыва, характерной для всего нарратива. Кейсмент проходит путь от искателя приключений и «гуманиста»-колониалиста до принципиального критика колониальной системы. Герой его юности – Стэнли, о котором говорится далее, – тот, кто, согласно логике приключенческого нарратива, отправляется на чужую землю. Кейсмент долгое время оправдывал эту авантюру как часть колониализма соображениями цивилизации и гуманизма, которые саркастически и в то же время по-расистски выразил сам Стэнли, его первый начальник:

– Ну, понятное дело, все это для их блага, – добавил он, кивнув на остроконечные хижины деревни, на краю которой был разбит бивак. – Приедут миссионеры, вырвут их из мрака язычества, объяснят, что христианину не пристало кушать ближнего своего. Врачи сделают прививки, избавят от эпидемий и лечить будут лучше, нежели колдуны и знахари. Компании обеспечат работой. В школах обучат языкам цивилизованных стран. Туземцы привыкнут носить одежду, молиться настоящему Богу, объясняться по-человечески, а не на этой обезьяньей тарабарщине, как сейчас. И мало-помалу откажутся от своих варварских обычаев ради тех, что приняты у людей просвещенных и современных[621].

Во взглядах Стэнли пересекаются два дискурса, которые, как ясно показала Кэтрин Холл в своем исследовании, противоположны друг другу. Прежде всего это «гуманистический» дискурс, который подразумевает отмену рабства и принудительного труда в неопределенном будущем и в итоге, возможно, превращение колонизированного народа в цивилизованное общество, – программа воспитания, основанная на представлениях колонизаторов о прогрессе[622]. Этому дискурсу соответствует образ непослушного, но в принципе поддающегося воспитанию ребенка. Несмотря на репрессивные моменты, здесь допускается признание колонизированного субъекта человеком, который впоследствии может встать в один ряд с колониалистом, миссионером или учителем. Наряду с презрением к автохтонной культуре в этом фрагменте прослеживается мотив самопожертвования: когда африканцы станут «цивилизованными», им больше не потребуются воспитатели.