Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Проявляя жестокость по отношению к перуанцам, черные надзиратели из Барбадоса доказывают себе, что они относятся к числу тех, кому позволено мучить других и кого (за это) не накажут. Это показывает, насколько тесно связаны жестокость и власть. Кроме того, мы видим, что жестокость возникает из приглушающего аффекты расчета в рамках продуманной системы, а не из эмоций, отключающих разум. Привлекательность расистских дискурсов и нарративов заключается в том, что они образуют радикальную систему морального самооправдания. Во время миссии Кейсмента эта система оказалась под мощным давлением. Как было сказано в начале главы, это обстоятельство делает роман Варгаса Льосы интересным и значимым. В ходе допросов, проводимых Кейсментом и его командой, разоблачаются те дискурсивные элементы, которые так или иначе узаконивают коллективное насилие, при этом владельцы и начальники плантаций вместе с надсмотрщиками, очевидно, выступают в роли обвиняемых, а Кейсмент занимает позицию обвинителя, опирающегося на гуманистическое мировоззрение. Однако усилия Кейсмента достигают своих пределов, когда дело доходит до объяснения масштабов ужасов, которые одни люди проделывают с другими.

V. Гомосексуальность и эмпатия

Еще одна особенность Кейсмента – его гомосексуальность. Она делает его аутсайдером и в то же время внимательным и чутким наблюдателем. По крайней мере, так это описывается в романе. Очарованный телесной красотой молодых аборигенов, он вступает в тесный контакт с людьми другой культуры. Сексуальные отношения Кейсмента и юных индейцев принципиально отличаются от того, что надсмотрщики в Конго и на Амазонке делают с местными женщинами.

Женщины на плантациях беспомощны и находятся во власти своих мучителей, они – жертвы неконтролируемого насилия. Между Кейсментом и его любовниками, несомненно, существуют отношения зависимости. Европейский хозяин не принуждает к сексу, он его покупает. Эти отношения не исключают симпатии и сопереживания. Поэтому можно сказать, что сочувствие Кейсмента к жертвам колониализма основано в том числе на его гомосексуальности, которая в то время была рискованной и не проявлялась открыто[642].

Во время допросов Кейсмент и надзиратели находятся в неравном положении. Он – привилегированный надзиратель, они – его подчиненные, которые должны отвечать ему. Их разделяют социальные и культурные границы. Особенность системы состоит в том, что насилие над коренным населением осуществляется людьми, которые также находятся в колониальном подчинении и занимают низшее положение в общей иерархии. Мучители индейцев, выполняющие грязную работу, – чаще всего чернокожие жители Барбадоса, «подданные» английской короны. Среди них, например, Эпоним Томас Кэмбл. Его диалог с Кейсментом показателен: выясняется, что в Перу, в отличие от Конго, колониальная этика, защищающая преступников от угрызений совести и чувства вины, дала трещину. Официально Перу уже давно не является колонией. Ответственные лица снова и снова заверяют в том, что в стране запрещена любая форма рабства.

Почти в каждом разговоре с Кейсментом его собеседники вспоминают о насилии над местными жителями, которое стало само собой разумеющимся, об охоте на людей, напоминающей охоту на животных. Для индейцев, занятых непосильным трудом на каучуковых плантациях, низведенных до уровня скота, смерть стала нормой. Немалую роль в подавлении людей играли неожиданные облавы и драконовские наказания вроде утопления детей руками их родителей. Линия защиты угнетателей напоминает ту, которая известна нам по процессам Освенцима[643]: в ней угадывается структурная особенность организованной государством жестокости.

Кэмбл замечает: «Такая у меня была работа. Потом захотел закрыть ту страницу»[644]. Характерно, что в тексте говорится о переворачивании страницы – pasar la página. Перевернутая страница – это, помимо прочего, скрытая апология, ссылка на принуждение, которому подвергался не только замученный индеец, но и сам Кэмбл, указание на то, что смертельные казни – он не может и не хочет сообщать, скольких людей он погубил, – нанесли ему душевную травму. Можно подумать, что это отговорка, но все же здесь есть доля правды: то, что некоторые из этих людей выходят из себя во время признаний, едва ли можно интерпретировать как тонкий расчет. Тем не менее, перевернув страницу, они перекладывают всю ответственность за совершенные ими чудовищные деяния на начальников как настоящих преступников. Теперь мы знаем подлинную причину страха черных надзирателей: они платят за свое социальное продвижение тем, что вынуждены видеть в себе – словно в зеркальном отражении – чудовищ, которые постоянно мучают и убивают беззащитных и невинных людей. Учитывая масштабы подобных злодеяний, нарративы и аргументационные схемы расизма действуют как фильтр.