Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Уничтожение всех врагов-других без исключения – а в этой логике другие всегда враги – является одним из главных императивов национал-социализма. Эта идеология включает специфическую этику жестокости, которую едва ли можно усилить. Поэтому для того, чтобы верный национал-социалист, эсэсовец, мог выполнять свой долг по убийству ни в чем не повинных людей, ему необходима дискурсивная и идеологическая подготовка. Она построена как учебная программа. Поскольку узников лагерей заставляют выполнять работы, связанные со смертельным риском, вступают в действие этические нормы колониализма, доказывающие, что эти жертвы, вынужденные вести недостойную жизнь, являются не настоящими людьми, а «недочеловеками», подобно тому, как это происходит в колониальном контексте. Ужасные условия труда являются, выражаясь саркастически, лишь дополнением к систематическим, техничным и действенным массовым расправам, причем использование технологий повышает эффективность коллективного уничтожения врагов и снижает порог запрета на убийство.

Национал-социализм – это, вероятно, наиболее подробно описанное коллективное преступление из всех, когда-либо происходивших в человеческой истории. Оно отражено в передовой поэзии, в огромном количестве мемуаров (устная история), в биографиях преступников и их помощников, в фильмах, в комиксах, в визуальном искусстве и музыкальных произведениях. Каждое из трех поколений литературных, художественных и исторических работ об Освенциме добавляло что-то свое к представлению о двенадцатилетнем периоде правления национал-социалистов и его ключевом моменте – войне на уничтожение и убийстве шести миллионов евреев, а также синти и цыган, гомосексуалистов, больных людей и политических противников, – трансформируя его в связи с меняющимся контекстом.

Разумеется, речь идет не о пересмотре истории в духе ревизионизма, который психологически несложно расшифровать как отрицание произошедшего, а скорее о том, что сами события получали различные трактовки в зависимости от времени и места. Анализ в рамках дискурсивной истории жестокости создает собственный, отнюдь не безобидный фокус, включая их в контекст преступлений против человечности.

О том, что такие преступления невозможны без приучения к бесчеловечному и безжалостному поведению, в котором нет места состраданию, свидетельствует, помимо прочего, печально известная речь Генриха Гиммлера, где он в духе этики жестокости проводит моральное оправдание эсэсовцев и даже возводит их в ранг элиты:

«Еврейский народ будет искоренен, – говорит каждый член нашей партии. И это вполне понятно, ибо записано в нашей программе. Искоренение евреев, истребление их – мы делаем это». И вот они приходят – восемьдесят миллионов честных немцев, и у каждого есть свой порядочный еврей. Конечно, все другие – свиньи, но данный еврей – первосортный еврей. Ни один из тех, кто так говорит, не видел и не переживал этого. Большинство из вас знает, что такое сто трупов, лежащих рядом, или пятьсот, или тысяча лежащих трупов. Выдержать такое до конца и притом, за исключением отдельных случаев проявления человеческой слабости, остаться порядочными людьми – вот что закаляло нас. Это славная страница нашей истории, которая не написана и никогда не будет написана.

Ведь мы знаем, какое зло причинили бы себе, если бы у нас и сегодня в каждом городе – при налетах, при тяготах и лишениях военного времени – оставались евреи в качестве тайных диверсантов, агитаторов и подстрекателей[648].