Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Сравнение с изнасилованием показательно, поскольку оно обозначает меру, до которой доходит насилие в своем стремлении сблизиться с телом другого, женщины или мужчины. Заметим, жертва испытания полностью сводится к своей телесности. В этой связи, оглядываясь назад, Амери говорит о «ритуалах смерти» для истязаемых пыткой[657]. Жестокость подразумевает невозможность сопротивления, то есть исключает реципрокность. Беспомощность жертвы проистекает из состояния несвободы, исключающего бегство, из неравенства в силе, инструментах насилия и численности. Месть и самозащита в этой ситуации практически невозможны, и именно эта беззащитность является причиной утраты доверия к миру: «С первым ударом полицейского кулака, от которого нельзя защититься и который не отпарирует дружеская рука, часть нашей жизни заканчивается и никогда уже не возродится»[658].

Жан Амери не принимает идею Ханны Арендт о банальности зла, но его мучитель, «сварливо-добродушный» лейтенант Прауст, который высек плетью подвешенное тело пленного философа-партизана, бежавшего из Австрии в поисках спасения от нацистов, тем не менее вполне вписывается в образ преступника, созданный Арендт. Как и все остальные свидетели сцены пыток, лейтенант – человек с множеством лиц, который быстро забывает себя. Амери исправляет формулу Арендт, предполагая, что «зло накладывается на банальность и трансформирует ее»[659]. Для того чтобы человек стал настоящим палачом – в этом активист австрийского сопротивления солидарен с немецким философом, – совсем не обязательно, чтобы он обладал особенной склонностью к насилию. Все, что нужно, – это непрерывное идеологическое заверение в том, что зло и жестокость необходимы и даже имеют этический смысл. Точнее, речь идет об определенных дискурсах и идеологиях. Примеры пыток и других форм организованного насилия можно найти и в иных исторических ситуациях – в колониальном и постколониальном контекстах, в гражданских войнах, в авторитарных режимах и, конечно, в сталинизме, о чем также говорится в тексте Амери. И все же национал-социалистический террор для него уникален. Жана Амери сложно назвать человеком, который в своих размышлениях идет по стопам Гегеля. Однако влияние немецкого философа особенно заметно именно в этом тексте. Вывод Амери о том, что пытка – в отличие от вышеупомянутых случаев, где она выступает как инструмент, – составляет «квинтэссенцию национал-социализма», звучит по-гегелевски: через пытки национал-социализм получил свое определение, пришел к своему в-себе-для-себя и таким образом «к самому себе», перейдя из в-себе в для-себя[660]. Удивительно, что в этом месте Амери вводит довольно редкий тогда термин «идентичность» применительно к «гитлеровцу», например такому, как внешне добродушный Прауст, с которым ему довелось столкнуться и который с чистой совестью избил узника, чтобы сломить его и выжать из него информацию о сопротивлении национал-социализму. Основополагающее понятие идентичности у Амери намного шире традиционных жесткости, упорства и быстроты («быть проворным, как белка, жестким, как подошва, твердым, как крупповская сталь»[661]). В этом контексте, вспоминая о Гиммлере, мыслитель многозначительно замечает:

Надлежало пытать, уничтожать, чтобы «стать великим, вынося страдания других». Надлежало уметь обращаться с пыточными орудиями, чтобы Гиммлер выдал ему исторический аттестат зрелости и будущие поколения восхищались тем, как он уничтожил в себе сострадание[662].

В определенной степени можно утверждать, что убежденный (то есть усвоивший правила «игры») палач сам становится инструментом на службе дела и лидера. В основе этого дискурса лежит героическое отрицание всякой пощады к другому, что делает невозможным социальное сосуществование. В этом отношении национал-социализм несет в себе семя самоуничтожения. Коллективное насилие, возрастающее количественно и качественно, может завершиться только саморазрушением. В отличие от сталинизма, у национал-социализма нет более мягкой версии, человеческого лица. Парадоксально, но эта система неосознанно вдохновлялась саморазрушением. Двойственность агрессии и влечения к смерти, открытая Фрейдом во время Первой мировой войны, в полной мере относится к национал-социализму[663].

III. Возвращение зла