Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

То, что у него, – правда, в несколько ином смысле, чем у Канетти, – комплекс власти выступает сквозной темой, становится понятно уже на первых страницах, где он обращается к истории Лидийского царства. Он рассматривает два сюжета: в одном речь идет о Гигесе, во втором – о Крезе. В обоих случаях важную роль играют ослепление и власть.

В первой истории рассказывается о том, как лидийский царь Кандавл впадает в безумие и решает, что ему дозволено все. Например, он может показать собственную жену обнаженной, незаметно для нее, своему телохранителю Гигесу, чтобы убедить его в том, что он обладает самой красивой женщиной на земле. В изложении Геродота это выглядит как проявление гордыни, за которым неизбежно следует наказание. По логике повествования власть правителя находит предел в морали и обычаях времени, которым, как кажется, подчиняется и правитель. Женщина, имя которой Геродот, в отличие от Геббеля, не называет, мстит, ссылаясь на это и требуя восстановления прав. Холодный расчет подсказывает женщине, что один из двух мужчин должен умереть. Как сообщает Геродот, ее решение – результат отнюдь не спонтанных эмоций, а спокойного размышления:

Тем не менее женщина видела, как он выходил. Хотя она поняла, что все это подстроено ее мужем, но не закричала от стыда, а, напротив, показала вид, будто ничего не заметила, в душе же решила отомстить Кандавлу. Ведь у лидийцев и у всех прочих варваров считается великим позором, даже если и мужчину увидят нагим. Как ни в чем ни бывало женщина хранила пока что молчание. Но лишь только наступил день, она велела своим самым преданным слугам быть готовыми и позвать к ней Гигеса[353].

Геродот подчеркивает, что жена Кандавла действует не из чувства обиды. Ее решение основывается не на гневе, а на тщательном изучении возможных вариантов действий. Она понимает, что в патриархальной среде нарушение границ правителем, который мнит себя всесильным, дает ей, женщине, козырь, и она разыгрывает его без ущерба для себя, при этом фактически игнорируя свои чувства к мужчине, как и чувства подданного.

Царица ставит слугу перед выбором: умереть самому или убить своего короля. Поначалу этот злой замысел – сочетание психологического наказания и испытания терпения – пугает телохранителя. С политической точки зрения Гигес оказывается в затруднительном положении. Проницательная женщина, однако, догадалась, что, в конце концов, собственная жизнь – награда, более желанная, чем трон и брак, – будет для Гигеса важнее, чем жизнь царя, и она достигнет своей цели. Политический шах и мат – горькое и сладкое в одном. Как женщина, она не может и не хочет решиться на поступок. Она выбирает орудием своей мести подданного-мужчину, которого затем делает своим мужем, тем самым устраняя беззаконие, поскольку в то время только муж мог видеть свою жену обнаженной[354].

То, что было обидой и оскорблением, становится преимуществом женщины в силе. Однако доказать и реализовать его можно только в акте двойной жестокости: убийство мужа связывается с принуждением Гигеса стать убийцей своего друга. Совершив злодеяние, к которому его принуждает женщина, Гигес получает то, чего он, возможно, втайне желал – престол и жену. Изощренная комбинация, замечательная в смысле расширения возможностей женщин в патриархальном обществе. Новой паре удается предотвратить жестокую ответную месть и даже договориться. Разумеется, любовь здесь ни при чем. В XIX веке интерес к сильным женщинам такого рода возникает из-за характерной смеси восхищения и отвращения, вызываемых ими. Фридрих Геббель адаптирует этот материал. Учитывая зарождающееся женское движение, это неудивительно. Геббель, творивший в постклассическую эпоху, дает этой хладнокровной женщине имя Родопа, розоволикая. Тем самым он отсылает нас к истории нимфы, которая считала себя красивее Юноны, матери богов: в «Метаморфозах» древнеримского поэта Овидия она предстает в образе горной вершины[355].