Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

В тексте также описывается особая форма мести. Она характеризуется тем, что не может и не должна быть взаимной. На отказ египетского правителя отдать ему в жены свою дочь Камбис отвечает войной. За каждого его солдата, убитого на войне, в «публичном театре» должны были казнить десять знатных египтян – подобные процедуры были известны и во времена гитлеровского террора[368]. В этом случае экономика жестокости приобретает совершенно неметафорический смысл: ценность жертв проявляется как в их количестве, так и в их символическом значении. Если соотношение оценивается как десять к одному – десять египтян за одного перса, – то ценность побежденных вельмож падает до десяти процентов от ценности победителей. В итоге это приводит к символической инфляции, поскольку ценность униженных и принесенных в жертву людей становится предметом любопытства всех тех, кто наслаждается уничтожением жертв. При этом общее любопытство делает невозможными угрызения совести. Решающую роль играет не только всемогущество правителя, но и то, что он позволяет своим подданным участвовать в спектакле и делит с ними победу, делая их партнерами и сообщниками. Происходящее уместно называть спектаклем, поскольку сам правитель не принимает участия во всех этих злых играх, а действует как режиссер театра или кино. Он дает указания. Насилие, убийства, избавление от трупов и кровавых следов – дело других, подчиненных.

Далее Геродот не комментирует эти события, но упоминает одну показательную деталь, которая напоминает ранее рассказанную историю Креза и Кира. Устраивая позорный спектакль, представляя царских потомков и детей египетской знати как бесправных существ – здесь можно вспомнить агамбеновский образ homo sacer, человека, лишенного прав и исключенного из сообщества, что в определенном смысле напоминает положение военнопленных у Кира и Камбиса[369], – царь-победитель хочет проверить на стойкость побежденного противника. Псамменит, как и Крез, выдерживает эту экстремальную ситуацию. Он опускает глаза, безропотно переносит психологическое унижение и оплакивает не судьбу своих детей, а несчастье старого богатого друга, который потерял все. С точки зрения нарратологии это вариант идеи Солона, которую вспоминает Крез, когда его возвели на горящий костер. Ответ Камбиса, согласно описанию Геродота, удивительно похож на реакцию его отца. Понимая, что соперник сохраняет стойкость и присутствие духа, он приказывает помиловать его.

Затем Геродот сообщает, что Псамменит мог не только спасти свою жизнь, но и вернуть себе власть над Египтом, поскольку «у персов обычно царские дети в почете». Поэтому историк осуждает побежденного царя за попытку восстания, столь же отчаянную, сколь и тщетную, стоившую ему жизни, что историк называет «достойным возмездием»[370].

В то же время Геродот осуждает Камбиса, так как по его приказу были осквернены усыпальница и тело умершего царя Амасиса. Забальзамированное тело царя подвергается истязаниям, а затем сжигается[371]. Греческий летописец и протоэтнолог расценивает это как нарушение символического порядка – причем не только у греков, но и у египтян и персов. В этом месте мы понимаем, что Геродот хотел бы провести отчетливые границы для себя и своих читателей, касающиеся номоса и этоса, закона и обычая. Поведение Камбиса противоречит правилам морали, и Геродот комментирует сожжение тела царя следующим образом: «Это было нечестивое, безбожное повеление. Ведь персы считают огонь божеством. Сжигание же трупов вовсе не в обычае у обоих этих народов. У персов потому, что они по приведенной выше причине считают преступным предавать какому-нибудь богу человеческое тело. Египтяне же признают огонь живой тварью, которая пожирает все что ни попало, чтобы потом, насытившись, умереть вместе со своей жертвой. Поэтому отдавать покойника на съедение зверям противно египетскому обычаю»[372].

В этой аргументации по-прежнему совпадают этос и этика. Они устанавливают определенные границы правителю, и их нарушение для него рискованно. Кроме того, с точки зрения государственной политики неразумно пренебрегать обычаями – как своими, так и чужими. В этом суть критики Камбиса в «Истории».