Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

К этой же теме, но в иной связи, Шекспир обращается и в «Короле Лире». Пьеса начинается с роковой душевной травмы, которую причиняет королю единственная преданная ему дочь, Корделия. Очевидно, Лиру сложно передать бразды правления следующему поколению, дочерям и зятьям. Сестры Корделии, Гонерилья и Регана, напротив, симулируют любовь к своему отцу, чтобы как можно быстрее полностью лишить его власти. В спешке две сестры, поначалу в согласии друг с другом, переходят к установлению своей власти всеми возможными средствами. Жестокие действия требуют решимости. Произвол Лира еще больше укрепляет их намерения: в некотором смысле их действия являются подражанием поступку отца, который изгоняет свою некогда любимую дочь. Так, нетерпеливая Гонерилья предлагает действовать не откладывая[383].

Противостояние перерастает в характерные вспышки насилия, в которых – в высшей степени символично – у посланника Лира вырывают оба глаза и убивают слугу, заступившегося за него[384]. В обоих случаях речь идет скорее об унижении и демонстрации силы, чем о спонтанной ярости. Смысл в том, чтобы показать дряхлеющему царю-отцу, что новые правители не обращают на него никакого внимания и готовы на все. Тот факт, что посланник отца лишается именно зрения, заключает в себе двойной символизм. С одной стороны, это насмешка над Глостером, который не может видеть последующие ужасные события, – тем самым устраняется очевидец. С другой стороны, это символический акт кастрации, который в конечном счете относится к царю-отцу.

Но, как и в «Макбете», здесь также происходит отрицательный диалектический поворот: сестры-союзницы, не испытывающие угрызений совести, неизбежно вступают в конфликт друг с другом и становятся жертвами огня насилия, который они сами разожгли.

Здесь перед нами не просто постаристотелевская этическая эстетика, выраженная в драматической форме, согласно которой дурные люди не должны побеждать[385]. Скорее, поворот сюжета основан на тонком понимании неограниченного господства, которое неминуемо приводит к саморазрушительной жестокости. Такова экология власти. В своей фантазии о всемогуществе правитель стремится пресечь в зародыше любой намек на сопротивление, причем делает это наиболее радикальным способом. Тем самым приводится в действие механизм, ускользающий из-под контроля своих создателей. Возникает чудовищное противоречие, раскрывающее бездну: если власть означает контроль над людьми, вещами, институтами, пространством и временем, то жестокость, направленная на то, чтобы сделать власть неоспоримой и закрепить ее раз и навсегда, приводит к тому, что никто из ее зачинщиков уже не в состоянии ее контролировать.

6. Где нужна жестокость: Фридрих Ницше

I. Злой взгляд

Столкновение с Ницше представляет собой особенный вызов для любого мыслящего человека. И по сей день он остается одним из самых проницательных аналитиков жестокости и в то же время самым смелым и ревностным ее защитником. Когда Готфрид Бенн высмеивает трусость либерала, он делает это при поддержке своего философского учителя и отнюдь не по молчаливому согласию с ним. Утверждение принципа насилия как необходимого elan vital[386] основано на провозглашении самого себя бесстрашным человеком, способным смотреть правде человечества в глаза. Самым привлекательным в жестокости является связанное с ней побуждение к действию, которое субъект может должным образом продемонстрировать, решившись на насильственный поступок.

Начиная с полного издания сочинений под редакцией итальянских философов Джорджо Колли и Маццино Монтинари, можно говорить о различиях в восприятии работ Фридриха Ницше, или, по аналогии с рецепцией Гегеля в XIX веке, о правых и левых ницшеанцах. В межвоенный период для многих поклонников – здесь мы упомянем только самых выдающихся, таких как Эрнст Юнгер, Готфрид Бенн, Освальд Шпенглер, Томас Манн и в некоторой степени Роберт Музиль, – Ницше был прежде всего критиком христианства и буржуазно-либеральной культуры и в то же время вдохновителем совершенно иной, «консервативной» революции. После 1968 года в Италии и Франции началось теоретическое возрождение, которое в лице Фуко с восхищением приняло генеалогический метод Ницше, раскрыв его значение для постмодернистского и постструктуралистского анализа культуры или анализа дискурса и деконструкции. В этом отношении возникает вопрос, как соотносятся друг с другом два Ницше, до и после 1968 года: связаны ли они, и в какой степени спокойное принятие жестокости Ницше определяет или, по крайней мере, оказывает влияние на его концепцию культуры.