Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Тройная игра вращается вокруг того, что инициатор, Жюльетта, стыдится, а опытный учитель, который представляет собой инструкцию к игре, заранее все знает и встречает разгоряченную девушку спокойно и с пониманием. В дальнейшем стыд оказывается одновременно препятствием и стимулятором. Он придает динамику акту соития, внешне ужасно скучному и даже лишенному действия. Стыд должен быть активирован, чтобы высвободить удовольствие, которое доставляет его преодоление. В то же время стыд – это форма самозащиты, обеспечивающей «нормальную» целостность человеческого существа, и его потеря равносильна капитуляции[483]. Стыд, подчеркивает Георг Зиммель, всегда связан с (не) желанием быть замеченным[484]. В одной из последующих сцен мы видим, что не только запрет на стыд парадоксальным образом конституирует мир либертинов, изображенных в «Жюльетте». Так, любовь, чувство или эмпатия прямо запрещены и наказываются по правилам тайного сексуального сообщества. В этом мире возмутительной и разнузданной сексуальности действуют свои строгие правила и заповеди, как и в остальном мире «придуманных людьми условностей»[485].

Внутренняя дистанция, отделяющая героев и героинь друг от друга, соответствует внешней: спонтанность чувств не должна вступать в игру. Героини в изощренных позах сливаются друг с другом под стоны и крики. В тексте говорится о намерении внести порядок «в безумства»[486] и об упражнениях в послушании, через которые проходят две новенькие девушки. В этом смысле секс – это всегда работа и неудобства. Возникает своеобразная экономика труда, которую, как пишет Барт, на самом деле можно сравнить с конвейером[487]. Действительно, устанавливаются даже сексуальные рекорды, например в более поздней сцене (на пасхальной неделе) в монастыре кармелитов, где, как сообщает Жюльетта, главная героиня и рассказчица, во время «первого раунда» она и ее спутница Клервиль двести пятьдесят шесть раз подверглись генитальному и оральному проникновению, вступив в связь с шестьюдесятью четырьмя монахами. Эта напряженная, коллективная и фактически невозможная сексуальная работа включена в театрально-церемониальный процесс, который начинается с измерения длины и окружности гениталий монахов, чтобы сразу исключить слишком маленьких или пожилых[488].

Вернемся к первой сексуальной сцене. В ней преобладает идея о том, что сексуальный акт – это взаимный и справедливый обмен жидкостями, непристойностями и удовольствием. После того как настоятельница прошлась пальцами и языком по всем отверстиям юных, неопытных, по сегодняшним меркам, несовершеннолетних девушек, рассказывает Жюльетта, она и другая послушница в свою очередь сбросили «узы стыда»: «О, Господи, как раскованно и как вдохновенно действовали мы и отплатили ей той бесценной монетой, какую она заслуживала! Не знаю, в силах ли человеческое воображение изобрести более страстные способы удовлетворить женщину»[489].

IV. Сексуальность как пороговый феномен

На втором уроке, однако, от этой взаимной, как будто уравнивающей, чисто сексуальной по своему характеру игры не остается и следа. Согласно философскому взгляду, который в духе просвещенческого материализма отвергает существование Бога и бессмертие души, не только стыд, но и обычаи и законы рассматриваются как препятствия и искусственная символическая одежда, противоречащая природе. В этом смысле преступление становится аналогом сексуальной распущенности. Жюльетте, которая поражена совершаемыми ими чудовищными вещами и отсутствием сострадания «к бедняжке Лоретте, которая была жертвой нашего разгула», наставница Дельбена рекомендует «обрести счастье в преступлении»[490]. Безразличие к страданиям, причиняемым другим, становится отправной точкой для того, чтобы наслаждаться превосходством, которое достигается благодаря сексуальным связям с другими в театральном акте[491]. Для этого необходима определенная дистанция, встроенная в композицию игры.