Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Для Адорно де Сад является ключевым свидетелем исследуемой диалектики Просвещения и вместе с тем, наряду с другими проблематичными фигурами, одним из канонических авторов эпохи модерна, которую автор «Заметок по литературе» и «Эстетической теории» оценивает как пессимистическую и трагическую. Соответственно, литературные произведения модернитета несут в себе – подобно гностическим частицам света – познание ложного вещественного мира, живущего в состоянии почти непрерывного заблуждения. В этом смысле благодаря де Саду и Ницше отдельные моменты этого ложного мира становятся доступными для анализа и критического мышления, тогда как предлагаемая ими альтернатива – сила, суровость и жестокость – составляет существенную часть нашей ложной реальности. Вместе с тем заслуга этого дифференцированного взгляда заключается в том, что он указывает на границы диалектического спасения. Жюстина и Жюльетта не являются предшественницами психотерапии, поскольку ключевую роль в ней играют перенос и эмпатия. В отношении достижений мира после 1945 года, возникшего из руин мировой войны, холокоста и колониализма, такой взгляд осуждает как психоанализ, так и демократию, которую левые нередко отвергают как буржуазную, как если бы существовала какая-то другая демократия. И психоанализ, и демократия – достижения Просвещения. Они принимают во внимание темные стороны человеческой жизни и пытаются проникнуть в эти глубины, но воздерживаются от того, чтобы в духе черного романтизма прославлять их как свободу – возможность делать что угодно и переступать любые границы.

8. Жертва, насилие, жестокость: Исмаил Кадаре и Рене Жирар

I. Месть и жестокость

Месть – еще одна форма систематического насилия, неизменная спутница человеческого-слишком-человеческого, которая встречается во всех культурах. На первый взгляд, месть отличается от власти, насилия и жестокости тем, что в горизонте традиционных культур она предстает как нечто само собой разумеющееся – как справедливый ответ на злодеяние, предшествующее мести и обычно касающееся замкнутой группы. Месть менее предосудительна с моральной точки зрения, чем остальные четыре вида жестокости, описанные Энаффом (см. главу 1). В качестве акта возмездия она едва ли заслуживает высокой оценки, и все же в определенной степени ее можно оправдать как понятную контрмеру. К мести прибегают не только сильные мира сего, но и те, кто не обладает большой властью. Зачастую месть понимается как обмен, который восстанавливает баланс, нарушенный насильственным действием.

Месть непроизвольна, она не является следствием субъективного стремления к самоутверждению и превосходству. С жестокостью ее объединяют мнимое равенство, расчет, символическая забота об индивидуальном и коллективном и набор соответствующих правил. Кроме того, месть – это феномен премодерна, который не только нейтрализует чувство вины за убийство другого, часто невиновного, но и делает само убийство необходимым. Месть подчиняется этике, в которой совершение насилия и даже убийство становятся долгом.

Во главу угла ставится необходимость восстановить попранную честь человека, семьи или сообщества. Дуэль двоих мужчин – популярная тема в европейской литературе XIX века – представляет собой позднюю форму удовлетворения за оскорбление чести, одним из элементов которой стала логика ритуально исполняемой мести и возмездия. Общим для мести и жестокости является мотив реального, социального и символического спасения чести.

II. В мире кровной мести: Исмаил Кадаре

Всякий раз, когда у него холодели ноги, он слегка подгибал колени и прислушивался к тревожному звуку камешков, скатывавшихся куда-то вниз. Все его существо было проникнуто тревогой. Никогда прежде ему не приходилось так долго неподвижно стоять […] в канаве у широкой грунтовой дороги, ожидая, что кто-нибудь проедет мимо[531].