Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

История вражды продолжается уже два поколения и передается от отцов к детям. В нашем случае она связана с нарушением традиций гостеприимства. Гость деда Бериша был убит на границе деревни, куда его привел брат. Поскольку лицо убитого было обращено в сторону деревни, собрание пришло к выводу, что семья хозяина должна отомстить за содеянное: «Ибо гость – это святое, и, согласно Кануну, дом горца принадлежит прежде всего Богу и гостю и лишь затем его семье»[539].

В Кануне также указано, что после совершения кровавой мести следует выстирать рубашку, которую носил брат, убитый полтора года назад: «Говорят, если пятна крови на рубашке начинают желтеть, то это верный признак того, что мертвец, который все еще не отомщен, пришел в ярость»[540]. Однако более важен и значителен так называемый налог на кровь; как мы уже сказали, после совершения убийства молодой мститель должен отправиться в Башню Ороша – орган, следящий за соблюдением Кануна и взимающий налог на кровь, который представлен принцем и управляющим, появляющимся в четвертой главе романа[541]. Как мы узнаем из нее, управляющий Марк Укачжерра – хранитель архива, где находятся документы, свидетельствующие о том, что примерно в это время, то есть в 1930-е годы, Канун находится под угрозой утраты своего былого влияния[542].

События разворачиваются как бы на двух временных уровнях: действие происходит в межвоенный период, а время повествования смещено на полвека. Писатель Бесян Ворпси и его привлекательная жена Диана – два внешних персонажа-рефлектора, которые, по замыслу автора, воплощают буржуазный (тоже исторический) контрмир, город и цивилизацию 1930-х годов. Они входят в мир романа в тот момент, когда главный герой уже начал свой путь на суд крови. В кульминационный момент романа происходит столкновение двух совершенно разных культур. Молодая пара на роскошном ландо переносится в иной, социально и культурно чуждый мир, на негостеприимную и призрачную окраину, в «мрачное нагорье»[543]. Ворпси с женой отправляются в совершенно необычное, экзотическое свадебное путешествие. Оно обещает встречу с ранее неизведанным и чуждым в собственной стране. Их мотивация амбивалентна – это высокомерие городского жителя в сочетании с тоской по архаичной красоте, смерти и подлинности: «Нигде больше в мире вы не встретите на улице людей, обреченных на смерть, как деревья на вырубку»[544]. Отсюда возникает злоба, проявляющаяся как маленькая подлость, жестокость мужчины по отношению к женщине. Неприятная игра полов – Бесян даже называет канун «фундаментальным законом смерти»[545] – основана в том числе на страхе женщины перед реальностью смерти и связанного с ней кошмара. Персонаж Бесяна, которому чужда позиция рассказчика, ясно указывает на тоску по архаической жестокости, порождающую недовольство современной цивилизацией[546]: «Да, мы [албанцы. – В. М-Ф.] должны гордиться этим. […] Нагорье – единственный участок земли в Европе, часть современного […] государства, а не пристанище первобытных племен, где не работают законы, правовые структуры, полиция, суды, короче, вся государственная машина»[547].

Архаичное насилие, которое, помимо прочего, стало основой многих западных романов и фильмов, обладает особой притягательностью, поскольку его осуществление стирает все человеческие аффекты. Это обстоятельство делает месть неотъемлемой частью героического нарратива, сохраняющегося в разных областях нашей культуры, в фильмах определенного формата, в сфере досуга. В виртуальном гетеротопе, с помощью боевых искусств или кинематографического маскарада, цивилизованный человек возвращает себе утраченное архаическое начало, мнимую силу, которые в иных случаях современная цивилизация объявляет вне закона. В центрах и студиях боевых искусств сегодня он упражняется в хладнокровии и боевой силе, которым, на первый взгляд, нет места в повседневной жизни. Возможно, здесь также тренируются самоконтроль, реактивность и способность защитить себя. В то же время открыто заявляются такие ценности, как сила и превосходство, конкуренция и борьба, что расходится с самовосприятием либерального и, очевидно, пацифистского общества. Гордость и восхищение Бесяна архаикой и силой вызвано ощущением нехватки: в городском пространстве, где он живет, эти моменты и мотивы, кажется, больше не существуют.