Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Этой формулировкой – «юмор своеобразный – не смешной» редакторы пользовались много лет. Как-то, уходя из «Доброго утра», Э. Н. пожаловался:

– Просто не знаю, что делать! Я весь в долгах – мне все должны! – И ушёл, довольный, что всех развеселил.

В детской редакции радио, где родилась «Радионяня», и были сделаны инсценировки его лучших сказок (некоторые из них делал и я), всё складывалось не так однозначно. Николай Владимирович Литвинов – удивительный артист, чей неповторимый голос дети узнавали с первого слова, почувствовал себя не слишком уютно, когда Успенский сделал ему такой неожиданный комплимент:

– Николай Владимирович, если бы вы своим сказочным голосом объявляли народу о повышении цен, люди были бы счастливы!

А в детской редакции телевидения однажды вообще случился скандал. Сняли программу, в которой Э. Н. был и автором, и ведущим. Это было так называемое сюжетно-эстрадное представление, за которое авторам платили от пятисот до полутора тысяч рублей. Естественно, Успенскому должны были заплатить по максимуму. Но во время монтажа передачу сильно искорёжили. И главный редактор Зюзюкина, посмотрев то, что получилось, решила, что за такую программу достаточно и тысячи рублей. Вполне возможно, что она была права, но при чём тут Успенский? Он-то свою работу сделал как надо!

Конечно же, после эфира Э. Н. пришёл к ней в кабинет выяснять, в чём дело. Выясняли-выясняли, и в конце концов Зюзюкина, разозлившись, закричала:

– За что тут платить полторы тысячи?!

И тогда разозлился Успенский:

– Да за позор!..

Так случилось, что я был на съемках этой программы. По реакции детей, заполнивших студию, казалось, что за результат можно не беспокоиться.

Помню, как Успенский пригласил на сцену мужчину с острой бородкой, похожего на молодого Дон Кихота, и спрашивает:

– Ребята! Кто знает этого человека?

Все молчат. И вдруг на сцену поднимается мальчик, берёт бородатого мужчину за руку и говорит:

– Это композитор Геннадий Гладков!

– А как же ты догадался? – спрашивает Успенский.

– Очень просто, – отвечает мальчик. – Это мой папа!

Эдуард Николаевич всегда удивительно чувствовал и понимал детей. Чувствовал на каком-то непостижимом уровне. Я как-то наблюдал в Израиле, как Юра Куклачёв легко находит общий язык с диковатыми уличными кошками. Так и общение Успенского с детьми казалось мне фокусом, который вряд ли кто-то сможет повторить.

Однажды моя шестилетняя Ксеня ныла и жаловалась на свою тяжёлую жизнь. В это время позвонил Успенский. Услышал её нытьё и говорит:

– Ну-ка дай ей трубку!

Я дал – и сразу всё переменилось. Ксеня хохочет, не может остановиться – полное счастье! Я спрашиваю:

– Что вы ей такое сказали?

– Сказал: «Привет, старушка!»

В конце 70-х замечательный поэт и педагог Вадим Левин устраивал в московском ЦДРИ утренники поэзии. «Продвинутые» родители приводили туда своих детей, чтобы Вадим Александрович научил их понимать стихи. На один из утренников он пригласил Константина Райкина: оказывается, маленький Костя в детстве писал стихи, которые нравились Левину. Ту встречу открывал Успенский. Представляя Левина, он сказал:

– Ребята! Посмотрите на нас внимательно! У меня на голове шевелюра, а Вадим Александрович – лысый и в очках. Это потому, что я умный, а он – очень умный…

И дальше в том же духе. В конце Э. Н. передал микрофон Левину, а сам сел в сторонке. Вадим показывал детям, что у разных поэтов и стихи выходят очень разными. Он прочёл несколько стихотворений Эммы Мошковской. Потом попросил Райкина почитать свои детские стихи. Костя читал, а в первом ряду мальчик лет пяти всё время вертелся и мешал другим детям. Успенский заметил и сел рядом с ним. Вадим тоже это увидел, подошёл к мальчику и с тревогой в голосе спросил:

– Тебе не интересно?

– Интересно, – сказал мальчик.

– Слава богу! А как тебя зовут?

– Даня.

– Значит так, Даня. Слушай внимательно: сейчас я прочитаю два стихотворения. Одно написала Эмма Мошковская, а второе – Константин Райкин. Я прочитаю, а ты вместе с ребятами попробуешь догадаться, кто из них какое стихотворение написал.

Вадим прочитал и спрашивает у Дани:

– Как ты думаешь, кто написал первое стихотворение?

В это время Успенский начинает шептать мальчику что-то на ухо.

Вадим говорит:

– Даня! Не слушай Эдуарда Николаевича, сам подумай!.. Ну, кто?

– Райкин, – неуверенно говорит Даня.

– Молодец! Видишь, подумал и правильно ответил! А что тебе подсказал Эдуард Николаевич?

– Пушкин!..

Общение с Успенским в своё время помогло мне понять, что учитель – это не тот, кто учит, а тот, у кого учатся. Однажды в его мастерской возле большого мехового Чебурашки я увидел музыкальную игрушку для малышей. Это было что-то вроде шарманки, которая играла только одну песню, и ту не до конца: «Эх, яблочко, куда ты ко…? Эх, яблочко, куда ты ко…?».

– Зачем это вам, Эдуард Николаевич? – спрашиваю я, а сам машинально кручу её ручку.

А он говорит, что, когда ещё писал для эстрады, то благодаря этой игрушке придумал свой самый неожиданный фельетон.

Потом сам начинает крутить маленькую ручку и петь: