Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Затемнение. Звучит «Дубинушка» в исполнении Ф. Шаляпина. В темноте слышно, как рабочие сцены меняют декорации. Наконец топот, шум на сцене, и песня затихает. Медленно зажигается свет. Зрители как бы переносятся в музей Бахрушина, о котором вспоминает Успенский. В центре сцены – огромный портрет Фёдора Ивановича Шаляпина. По бокам – стеклянные шкафы, в которых выставлены его сценические костюмы, обувь и трость. На авансцене диван, на котором когда-то сидел великий русский артист Михаил Семенович Щепкин. У дивана – гримировальный столик с зеркалом, в которое смотрелась народная артистка СССР Татьяна Доронина. Впрочем, может быть, и не она. На диване М. С. Щепкина сидят двое: Э. Успенский и Режиссёр – длинноногий молодой человек лет тридцати, но уже в бороде и усах. Вокруг дивана на обыкновенных стульях – человек пятьдесят детей. Все присутствующие, включая Шаляпина, заинтересованно смотрят на импровизированную сцену, где заканчивается спектакль Московского областного театра кукол «Дядя Фёдор, пёс и кот».

Дядя Фёдор. Слушайте, всё у нас есть. И дом, и корова, и трактор. Но в городе есть мама и папа, которым без нас очень плохо. Вы как хотите, а я в город поеду. Кто со мной?

Кот. Я! (Замялся.) Я бы поехал… Кабы один был. А Мурка моя? А дом? А хозяйство? И потом, я к деревне привык. Меня все уже знают. Здороваются. А в городе надо тысячу лет прожить, чтобы тебя уважать начали.

Дядя Фёдор. А ты, Шарик? Поедешь?

Шарик. Ты, дядя Фёдор, лучше сам приезжай. В гости.

Кот. Правильно. Зимой на лыжах, на коньках. А летом на каникулы.

Шарик. Заводи трактор. (Из-за угла появляется Печкин).

Печкин. Так, так… Уезжает дядя Фёдор…

Внезапно спектакль прерывается, и на сцену выскакивает Режиссёр.

Режиссёр. Стоп! Стоп!.. Дети! Помогите нам разобраться, как закончить эту сказку. Эдуард Успенский предлагает простить Печкина за все его злодеяния и подарить ему велосипед. А я – против. Потому что это неправильно. Человека нельзя исправить при помощи велосипеда. Если почтальона Печкина простить, то он из пса Шарика шапку сошьёт, а кота Матроскина в поликлинику сдаст для опытов… Так будем прощать Печкина, или нет?

Дети. Нет! Никогда! Не будем!

Режиссёр (победно). Вам ясно, Эдуард Николаевич? (Уходит со сцены и садится на диван М. С. Щепкина.)

На сцену выходит Э. Успенский.

Успенский. Значит, при помощи велосипеда Печкина не исправить?

Дети. Нет!..

Успенский. А при помощи мотоцикла можно исправить?

Среди детей некоторое смятение.

Успенский. А при помощи автомобиля можно?

Дети. Можно! Нет! Ещё как!

Успенский. А при помощи вертолёта или космической ракеты?

Дети. Можно!.. Можно!.. Можно!..

Успенский (режиссёру). Ясно?

С видом победителя садится на диван М. С. Щепкина. Неожиданно громко звучит ария Мефистофеля из оперы Ф. Гуно «Фауст» в исполнении Ф. И. Шаляпина. «…На земле весь род людской…» – гневно гремит бас, в то время как свет медленно гаснет. Слышна возня рабочих сцены, меняющих декорации. Наконец перестановка заканчивается, и после сатанинского хохота дается свет на сцену.

Снова – кухня в доме Успенского.

Успенский.…Я ему говорю: «Ясно?» – и скромно сажусь на своё место. Эффектно получилось. Но театр всё же настоял на своём, и Печкина не простил. Режиссёр здесь не понял одной, по-моему, простой вещи, в «Дяде Фёдоре» все характеры героев – детские: и Папа, и Мама, и Шарик, и Матроскин – всё это дети, которые играют во взрослых. Они «взрослые» – понарошку. И Печкин в том числе. Не вредитель, не оперуполномоченный, не иностранный шпион. Он обыкновенный ребёнок, у которого нет велосипеда…

За окном вдруг прозвенел велосипедный звонок.

Голдовский. Вы тут ещё и духов вызываете?

Успенский. Это мои австралийские гости. Уезжают в Латинскую Америку.

Голдовский (с сомнением). Впятером на одном велосипеде?

Успенский. Почему же впятером? Я – шестой. У меня тоже велосипед есть.

Голдовский. Значит, уезжаете?..

Успенский. Я ненадолго. Провожу до Нового Иерусалима – и обратно. Краля! Найди Голдовскому «Дядю Фёдора». Пусть почитает. Пока!

Прихватив со стола большое яблоко, Успенский выходит. Краля взлетает на подоконник, роется в куче рукописей. Наконец, найдя нужную, сбрасывает её на стол. На ней написано:

«ДЯДЯ ФЁДОР, ПЁС И КОТ».

Картина третья

Баня. Когда занавес открывается, ничего кроме пара не видно. Изредка из недр раздается рев и фырканье. Наконец, пар кое-где рассеивается. Будто на белом облаке, как два апостола, сидят Галилов и Голдовский. Настроение у обоих приподнятое. Поют:

Что может быть прекрасней
Осинок и берёз,
Осинок и берёз.
Всего одно изделье —
Уральский пылесос,
Уральский пылесос!..