Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

Факультет киноведения в университете Париж-III был открыт в 1969 году. Преподавание в нем было тогда делом кучки людей и плодом воли одного человека, Алена Вирмо, специалиста по Артонену Арто; Вирмо помогала его жена. На следующий год Вирмо расширил свою команду и по совету Раймона Беллура позвонил в Cahiers du cinéma, чтобы найти преподавателей там: Жак Омон, Пьер Бодри, Паскаль Бонитцер и Паскаль Кане принимают его предложение и, несмотря на полное отсутствие опыта, пускаются в эту авантюру, которая, как окажется впоследствии, будет иметь огромный успех. Студенты идут валом, и кинокритикам приходится проводить свои занятия в большой поточной аудитории, в которую набивается от двухсот до трехсот человек. Однако в 1971 году, несмотря на успех, четверо отцов-основателей из Cahiers узнают, что контракт с ними не продлен. Они настроены решительно, нанимают адвоката, занимают вместе со студентами кабинет ректора университета и в итоге одерживают победу. Чтобы закрепить успех, они приглашают руководить факультетом кинематографиста Рене Жильсона. Тот, в свою очередь, приглашает Мишеля Мари, активиста-коммуниста, хорошего организатора, который закладывает академическую базу факультета.

Париж-III получил столь широкое признание, что стал центром академических исследований по теории кино во Франции: именно здесь в 1983 году были присвоены первые научные степени в этой области. В то время в соседнем учебном заведении, Высшей школе социальных исследований, господствовала структуралистская семиология кино, как ее понимал Кристиан Метц, который вел там семинар, часто продолжавшийся уже в Париже-III. Главными фигурами на факультете кино Парижа-III становятся Мишель Мари, Роже Оден, Жак Омон, Франсуа Жост и Марк Верне.

Все это объясняет, почему, когда 1983 году выходит первый том книги Делёза о кино, «Образ-движение», он вызывает ужас и негодование у академических специалистов в этой области: «Книга вызвала у меня страшное отторжение. Бергсон был мне совершенно неинтересен, это был враг народа, я прилежно штудировал [Жоржа] Политцера в детстве[1718]. Кроме того, мне казалось, что Делёз ломится в открытые двери: на трехстах сложнейших страницах объяснять, что образ находится в движении, спасибо, мы это и так знали»[1719]. Находящейся на пересечении этих двух течений Раймон Беллур считает делезовскую критику теории Кристиана Метца слишком суровой. Он полагает, что Делёз, чей вклад в теорию кино он оценивает очень высоко и которому посвятил целый курс в 1989–1990 годах, слишком резко отбросил вопрос о нарративности. Он согласен с идеей Андре де Суза Паренте о том, что есть «образные нарративные процессы», позволяющие утверждать, что нарративность изначально присуща образу.

Со своей стороны, пресса приветствует эту вылазку философа Делёза на новый континент. Le Monde публикует пространное интервью с ним Эрве Гибера. В нем Делёз уточняет, что не собирался писать историю кино, а хотел представить классификацию образов и знаков. Он рассказывает, какое удовольствие получает в специализированных кинотеатрах, таких как «МакМаон», где может посмотреть все фильмы Джозефа Лоузи.

Когда же речь заходит о том, что побудило его написать книгу, он объясняет, что десятилетним ребенком, еще до войны, часто ходил в кино: «Мне запомнились фильмы и актеры той эпохи. Мне нравилась Даниэль Дарьё, и Сатюрнен Фабр тоже очень нравился, потому что он меня и пугал, и смешил одновременно, он изобрел особую манеру говорить»[1720]. Но после войны его почти полностью поглотила философия: «Написать о кино меня побудило то, что я уже давно вожусь с проблемой знаков. Мне казалось, что лингвистика не способна с нею справиться»[1721]. Libération посвятит книге целую страницу, предоставив слово и самому Делёзу[1722]. То же самое сделают и Cahiers du cinéma[1723]. Жером Бенде приветствует выход книги, показывающей, что появление седьмого искусства в наш век создало потребность в философской революции, которую и произвел Делёз[1724].

Однако основная часть теоретиков кино раскритиковала книгу Делёза, порой даже язвительно. Хотя Кристиан Метц на своем семинаре принимает критику положений своей теории, он уточняет, что они с Делёзом говорят о разных вещах. Тем самым Метц избегает прямой конфронтации: «Метц совершенно не был философом, его квалификационная работа была посвящена грамматике, и он чувствовал себя очень задетым. При этом он был невероятно ранимым человеком. Но он решил не вступать в полемику и сделал вид, что его это не касается»[1725].