Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

В своей статье 1961 года Делёз, в частности, опирается на Теодора Рейка[451], представленного в качестве самой важной теоретической отсылки, поскольку он хорошо охарактеризовал симптоматологию мазохизма, хотя и не писал о контракте. Рейк показал, что «мазохист может испытывать удовольствие только после наказания: это не означает, что он находит свое удовольствие (или, по крайней мере, вторичное удовольствие) в самом наказании»[452]. В 1967 году, когда Делёз публикует «Представление Захер-Мазоха», важнейшей теоретической отсылкой для него становится Фрейд. Он берет у него различие между влечением к смерти и инстинктом смерти, чтобы объяснить склонность садиста переходить на сторону чистого отрицания и приближаться к инстинкту смерти. Фрейд и Лакан делали акцент на сопротивлении и на процессе отрицания, и Делёз берет у Фрейда анализ места фетишизма, чтобы сделать его атрибутом мазохизма: «Основные фетиши Мазоха и его героев – меха, обувь, даже хлыст, диковинные казацкие шапки, которые он любил напяливать на своих женщин»[453]. Путаницу в двух симптоматиках, доходящую до объединения их в понятии садомазохизма, нельзя ставить в вину Фрейду, который всегда различал эти два режима поведения. Еще до знакомства с Гваттари в 1969 году Делёз нападает на психоаналитическую теорию, когда критикует эдипальную схему и статус, который во фрейдистской теории приписывается кастрации. Делёз считает, что то, как аналитики стремятся любой ценой разглядеть образ отца в мазохистском идеале, придает их теории особенно редукционистский характер. Да, отец играет важную роль в садизме, который развивается из отрицания материнской фигуры, но неверно распространять это на мазохизм. Совсем наоборот, мазохизм живет во внутриматеринском символическом мире, где разные идеалы женщины образуют символический порядок, из которого фигура отца исключена, вытеснена. В этом плане Делёз опирается на лакановский тезис об исключении «имени отца»: «Лакан сформулировал один глубокий закон, согласно которому символически вытесненное вновь возникает в реальном в галлюцинаторной форме»[454]. Делёз также опирается на работу Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия», которую считает его шедевром и вторжением гения на территорию философии. Принцип удовольствия управляет всем, не терпит исключений, но допускает только осложнения, которые являются источниками экстериорности, производства неустранимого осадка, того самого «по ту сторону», которое открывает путь для философской рефлексии. Эрос в этом случае оказывается захвачен принципом повторения: «Повторение, каким его себе мыслит Фрейд в этих своих гениальных текстах, в себе самом есть синтез времени – „трансцендентальный“ синтез времени»[455]. Но затем Делёз бросает Фрейда, чтобы развести принцип удовольствия и принцип желания у мазохиста. Разрыв этой связи ведет мазохиста к двойному процессу десексуализации и ресексуализации вокруг принципа повторения. Предвосхищая тематику «Анти-Эдипа», Делёз оспаривает место, которое Фрейд приписывает понятиям кастрации и виновности: они «утрачивают свой вес, пока служат лишь для простого переворачивания ситуаций и для налаживания – в абстракции – сообщения между двумя мирами, в действительности чуждыми друг другу»[456].

Неминуемый Кант

В 1963 году Делёз посвятил отдельную работу Канту, который, однако, не входил в его философский пантеон[457]. Вспоминая позднее эту книгу, он будет говорить, что писал ее против «врага», при том что, описывая в 1968 году причины ее создания, он не скрывает собственной очарованности Кантом: «Когда перед тобой творчество такого гения, нельзя просто взять и сказать, что ты не согласен. Сначала нужно уметь им восхититься, найти проблемы, которые он ставит, его собственную машинерию. Именно силой восхищения можно вернуться к настоящей критике»[458]. Помимо книги, Делёз в том же году публикует статью об эстетике Канта[459]. Он также прочитал о нем несколько курсов, сначала в Сорбонне в конце 1950-х годов, затем в 1978 году в университете Венсена. Наконец, в 1986 году он опубликует длинную статью на тему кантовской «поэтики»[460].