Жёны Шанго

– Иди ко мне, красотка, – пригласил Эшу, потягиваясь. Ошун не шевельнулась. Было очевидно, что мысли её далеко.

– Эй, малышка! Уже что – всё? До утра ещё часа два! – Ошун не ответила, и Эшу, помолчав, хмуро спросил, – То есть, я хуже, чем твой Шанго?

– Разумеется, малыш, – равнодушно ответила Ошун, встряхивая волосы и тянясь за бутылкой на столе. – Хочешь пить?

Эшу презрительным жестом отверг крошечную бутылочку минеральной воды и ушёл на кухню. Вернулся с огромным чайником и принялся ожесточённо тянуть воду из носика, роняя капли на голый живот. Одновременно он пытался что-то сказать, и это нечленораздельное, очень рассерженное бульканье в конце концов заставило Ошун рассмеяться.

– Оставь в покое чайник! Что ты говоришь?

– Я говорю, что нечего тебе делать одной у эгунов, – повторил Эшу, ставя чайник на подоконник. – Это и впрямь опасно. Йанса потом поотрывает нам головы. И мне, и Шанго: за то, что не уследил за тобой. И будет, между прочим, права.

– Ей тоже незачем об этом знать, – Ошун вдруг уставилась на пол. – Бог мой, а это ещё что такое?

– Где? – Эшу повернулся всем телом. Увидев цепь опеле, лежащую у ножки кровати, сперва нахмурился, потом усмехнулся, – А… Это моё. Выпало, должно быть, из штанов…

– Твоё? – Ошун подняла цепь. – Но ты никогда не занимался этим! Откуда у тебя опеле?

Эшу неопределённо пожал плечами.

– Ты умеешь с ней обращаться? – Ошун заинтересованно покачивала на пальце медную цепь. – Посмотри, она не такая, как наша! Это не бузиос, а настоящая опеле, из Африки! Как на ней гадают, Эшу? Ты можешь сделать мне предсказание?

– Опомнись, детка: я не бабалаво[45]! – рассмеялся он, садясь рядом на постель и притягивая Ошун к себе. Но та упрямо высвободилась.

– Но ведь без тебя не начинается не одно гадание! Рядом с опон[46] Ифа[47] всегда стоит голова Эшу!

– Отлично, я здесь вместе с головой! – хмыкнул он. – У тебя есть опон?

– Висит в кухне на стене. Принеси, сладкий! И пакет с тапиокой тоже!

Эшу, ухмыляясь, вышел из спальни. Вернулся минуту спустя, небрежно помахивая деревянной тарелкой с плоским дном. На краях тарелки были грубо вырублены насечки.

– И что с ней делать?

– Ставь сюда и садись напротив! Иросун[48] у меня, конечно, нет, но мука тоже подойдёт.

Теперь они вдвоём сидели на смятой постели. Ошун с серьёзным лицом посыпала доску тапиоковой мукой и взяла в руки цепь. Эшу, сидя напротив, улыбался, но было видно, что происходящее нравится ему всё меньше.

– Детка, это вообще-то не игра! Тем более, что…

– Никак, тебе страшно, малыш Эшу? – Глаза Ошун насмешливо блестели. – Давай, делай свою работу! Открывай путь для Ифа! Сколько раз нужно бросить цепь?

– Шестнадцать, дура! Даже этого не знаешь! У тебя всё равно ничего не вый… Так, сколько скорлупок смотрит вверх, сколько – вниз?

– Дьявол, я не вижу… Так, семь – так, и одна – так… Теперь?

– Давай снова! Но ведь ты не знаешь ни одного эсе[49]! И я тоже! Какой в этом смысл, если…

– Не мешай! Теперь – пять – так и три – так…

Через минуту Ошун начертила на мучной пыли шестнадцать рядов чёрточек и задумчиво уставилась на них.

– И в самом деле – что теперь? Бабалаво знают эти эсе сотнями… а я и одного не вспомню! И хоть бы в голову что-то пришло! Глупая вещь: бузиос гораздо лучше и…

– Не оборачивайся, – вдруг изменившимся голосом сказал Эшу, глядя широко раскрытыми глазами за спину Ошун. – Ни в коем случае не оглядывайся, детка! Ифа здесь!

Ошун облизала пересохшие губы. Эшу крепко, до боли сжал её запястье. Глаза его были опущены, лицо казалось непривычно серьёзным. Луна била в окно, и за спиной Ошун отчётливо виднелся согбённый силуэт Ифа. Его жёлто-зелёные ниспадающие одежды казались в лунном свете голубыми. Старое, лукавое и мудрое лицо не то улыбалось, не то морщилось в печальной гримасе.

Не поднимая взгляда, Эшу пробормотал приветствие. Ифа деловито кивнул. Простёр иссохшие руки над головой Ошун – и та, чуть откинув голову, блестя белками закатившихся глаз, нараспев заговорила низким, незнакомым голосом:

– Дорога длиною в семь лет подходит к концу. Дети Шанго и Ошун воссоединятся в день большого дождя. Эуа не родила этот дождь, но только она остановит его. Охотник укажет путь воину и поведёт детей Шанго мимо восставшей воды. В этот день начнётся дорога сына Шанго, которых спасёт столько жизней, что тысячи лун люди будут помнить его звезду! Десять лет среди врагов учат мудрости. Выросший среди гиен познаёт их повадки. Слёзы матери ничего не значат, они высохнут в день встречи. Старший сын вернётся к родителям, когда сам уже не будет преж… – голос Ошун прервался на полуслове, и она, обмякнув в руках Эшу, неловко, боком повалилась на смятую постель. Эшу вскинул голову – но Ифа уже не было рядом.

Ошун открыла глаза. Молча села на постели, обхватив руками обнажённые плечи.

– Ничего себе, детка! – Эшу покрутил головой. – Ты произнесла такое длиннющее эсе, что я и не запомнил!