Жёны Шанго

А потом Мбасу удалось бежать. Алайя была так счастлива, что не могла даже говорить и мысленно благодарила свою Ошун, великого Шанго и охотника Ошосси, сомкнувшего лес вокруг беглецов. Алайя знала: муж не забудет о ней. Знала, что в джунглях есть целые деревни беглых рабов, что там чёрные люди живут свободно и счастливо. В негритянских хижинах об этом говорили шёпотом, оглядываясь по сторонам. Именно тогда Алайя пришло в голову добавить в вино хозяина порошок фагара, чьи неприметные семена прибывали из Африки в одежде и волосах чёрных людей и прижились повсюду в чужой земле. Это растение давало напитку чуть заметную горечь, и Алайя приложила все усилия, чтобы в постели хозяин думал о чём угодно – только не о странном привкусе вина. И уж тут Ошун была на её стороне! В ту ночь Алайя служила своей ориша так, как никогда прежде. Белый аджогун, насытившись ею, рухнул без чувств на постель. И тогда Алайя, никем не замеченная, выбралась в окно и пошла в хижины рабов.

Её послушались: о киломбу в лесу слышали все. Всем хотелось избавиться от боли и мучений. Все хотели быть свободными. И в эту ночь, впервые за много лет, над плантацией грянули барабаны макумбы! И ориша спустились к своим детям: неистовый Шанго в красно-белых одеждах, смеющаяся Ошун, суровый воин Огун и охотник Ошосси, и воинственный крик Йанса заставил трепетать проснувшихся надсмотрщиков. И слабым отзвуком отозвались им из леса барабаны киломбу. Не было чёрного человека, который не знал бы языка нгома[53]: и йоруба, и эго, и хауса пользовались им, передавая новости через леса и саванны.

Мулаты-надсмотрщики, разумеется, понимали, что происходит в негритянских хижинах по ночам. Но они смотрели на макумбу сквозь пальцы, отлично зная: на фазендах, где чёрных людей в пять-шесть раз больше, чем белых, следует быть осторожными и не перегибать палки. Серьёзную опасность представлял лишь Фелипе, всецело преданный хозяину. Но порошка фагара у Алайя хватило и на него.

Барабаны из хижин взывали к джунглям каждую неделю – и киломбу отвечала. Нгома говорили о том, что Мбасу помнил и жену, и сына, и оставленных на плантации друзей. Он просил повременить. Он хотел освободить рабов не только фазенды Дос-Палмас. Его воины были наготове, в киломбу насчитывалось больше двух сотен молодых мужчин, которые горели жаждой отомстить и рвались в бой. Но Мбасу недаром был вождём. Он ждал. Ждал времени дождей, когда вздувшиеся реки отрежут сразу несколько фазенд от побережья. Когда война, которую белые ведут друг с другом, будет занимать их гораздо более, чем беглые рабы в глубине джунглей.

Однажды Мбасу неожиданно пришёл сам. Пришёл прямо на фазенду, забыв о страшной опасности, и Алайя до сих пор помнила ночь, которую подарила им Ошун – ночь, полную лунного света и шорохов, сонного писка птиц, шелеста листьев, пряного запаха цветов. Сильные, горячие руки Мбасу сжимали её тело, и дыхание его обжигало кожу, и от радости хотелось кричать и плакать. Рабыня Меча умерла в ту ночь, и принцесса Алайя воскресла, родившись заново, как Ошун из жёлтого речного потока. Как ей хотелось тогда уйти вместе с мужем в сырую глубину джунглей, остаться с ним там, где отвратительные белые руки никогда больше не прикоснутся к ней… Алайя знала: стоит ей лишь только попросить Мбасу… Но она была дочерью своего отца, и великие оони йоруба, народа Ифе, смотрели на неё глазами солнца и луны, и сама Ошун не ждала от неё женской слабости. И Алайя заперла свои мысли и желания. И не заплакала, прощаясь с мужем в предутренней мгле. Она понимала: слишком много людей дорого заплатят за её беспечность. Слишком многие навсегда останутся в цепях, умрут под плетьми на палящем солнце, а дети их будут сражаться за протухшие объедки с хозяйскими собаками, а если не погибнут от голода и болезней – станут рабами. Она, Алайя из священного рода Одудуа, не должна допустить этого. Она дала клятву своей Ошун: выдержать всё и дать своим людям свободу и достоинство. Даже тем из них, кто родился в неволе и не смог узнать, что значат эти слова. Она воззвала к Ошун, и та услышала её. И муж Ошун, Шанго, великий и неистовый вождь, владыка молний, должен был помогать Мбасу.

И вот теперь всё пропало. Алайя не знала, что было тому причиной. Почему хозяин проснулся и пришёл на макумбу – хотя должен был спать всю ночь до рассвета? Она ведь столько раз усыпляла его прежде… Но он проснулся – и Алайя не знала почему. Может быть, его слабый, лживый, трусливый Христос наконец-то собрался с силами и понял, что истинный воин должен сражаться, а истинный бог – помогать тем, кто доверил ему свою жизнь? Может быть, она сама второпях спутала порошки? Может, вино оказалось недостаточно крепким?..