Жёны Шанго

Нана Буруку попятилась. На лице её ещё сохранялось выражение издевательского торжества – но оно пропало, как только Огун сорвал со стены ритуальный железный нож йоруба. Тот мгновенно стал в его руке сверкающим мачете. В другой руке оказался топорик из слоновой кости, принадлежавший культуре Нок. Он сразу же превратился в тяжёлый боевой топор. Профессор Жантос, впустивший в себя ориша, сделался на добрый метр выше своего роста, сбросил три десятка лет и килограммов пятнадцать лишнего веса. Пропал уютный животик, старческие обвисшие щёки. Сквозь натянувшуюся футболку проступили тяжёлые, упругие мускулы, раздались плечи, окаменели мощные ключицы. Глаза Огуна сияли яростью. Раздался хриплый, полный бешенства крик – и мачете пронеслось через комнату, вонзившись в паркет у ног Нана Буруку и распоров подол её платья. Нана, вскрикнув, отпрянула. Её акульи черты исказились, рот ощерился в бешеном оскале. А Огун уже шёл к ней через комнату, поднимая топор, и пол дрожал под его тяжёлыми шагами. Нана Буруку пронзительно, злобно завизжала. И взвилась в воздух. Раздался оглушительный грохот, взметнулось синее пламя. Дрогнув, распалось на хрустальные осколки оконное стекло.

Эва глубоко вздохнула. Села на пол. Аккуратно положила рядом с собой глиняного Эшу. И только после этого с облегчением лишилась чувств.

Она пришла в себя от испуганных всхлипываний служанки:

– Сеньорита, сеньорита, что с вами? Что здесь случилось? Где та сеньора, которая пришла к нам? Что с доном Жозе, Святая Дева?!

Чёрная девушка дрожала с головы до ног, стоя на коленях рядом с Эвой и глядя на неё круглыми от ужаса глазами. В гостиной пахло окалиной. Разбитое окно скалилось застрявшими в раме осколками. Пол был усыпан стеклянной крошкой. Керамический Огун, целый и невредимый, сумрачно обозревал со стола разгромленную гостиную. Эшу весело поглядывал на него с пола, из-под съехавшего платка. Профессор Жантос лежал в кресле, запрокинув голову, с закрытыми глазами.

– Успокойся, не реви! – Эва взяла всхлипывающую девчонку за плечи, довольно сильно встряхнула. – Как тебя зовут?

– Эрма, сеньорита…

– Эрминья, приди в себя! Дону Жантосу нужна помощь! Принеси воды и успокоительное! Он жив, всё в порядке, это просто… – Она запнулась, увидев на худом запястье девчонки золотисто-жёлтый янтарный браслет. – Ты служишь Ошун?

– Да, сеньорита, – поколебавшись, сказала Эрма.

– Тогда ты понимаешь, что здесь было. Бегом за водой!

Служанка умчалась. Едва за ней закрылась дверь, профессор Жантос застонал. Эва кинулась к нему.

– Дон Жантос! Как вы себя чувствуете?

– Как переваренная и извергнутая гуява, – слабым, но торжественным голосом изрёк профессор, поднимая голову. – Отец небесный… Я и предположить не мог!..

– Вы – макумбейро? – тихо спросила Эва, не сводя глаз с зелёных и чёрных бусинок на запястье профессора. – Вы посвящены Огуну?

– Да, дочь моя. Я прошёл обряд иаво на террейро доны Миранды де Майомбе, в Гаване… Там кандомбле называется сантерией. И цвета Огуна – зелёный и чёрный. Это было так давно! Одна из многих глупостей в моей жизни… – Профессор смущённо закашлялся.

– Отчего же – глупостей?

– Оттого, что ориша требуют служения. Так говорила мне сантера. А я… Мне было двадцать пять лет, и я прошёл посвящение больше из любопытства. Из научного любопытства, разумеется: мне было смертельно интересно, как это всё работает! Но Огун в ту ночь так и не спустился ко мне. Я решил, что сантерия – это обычное шарлатанство и обман необразованных людей. И больше не появлялся на террейро. Молодой самоуверенный осёл с недописанной диссертацией. А сейчас…

– А сейчас Огун спас нас всех, – тихо закончила Эва. – Посвящение не прошло бесследно, дон Жантос. Вы – сын Огуна и останетесь им навсегда.

– Так я в самом деле вошёл в транс? – оживился профессор, – Боже, как досадно, что не было возможности установить камеру… Я видел, как это происходит с другими, но, признаться, так и не уверился до конца, что это – по-настоящему… А где же ваша матушка?

Эва промолчала, и в глазах профессора мелькнул страх.

– Я… я надеюсь, он… то есть, мы с Огуном… никому не причинили вреда?

– О, нет, – заверила Эва, поправляя подушки в кресле и принимая из пальцев примчавшейся Эрминьи запотевший стакан с водой. – Вы спасли меня… и своего ориша. И даже Эшу! Но обо всём этом – после, профессор! Сейчас я должна лететь домой! Огуна я заберу, с вашего позволения. Обещаю вернуть его вам, когда всё закончится.

Профессор Жантос некоторое время молча смотрел на неё своими блестящими, как пальмовые орехи, глазами, в которых Эве ещё виделось синее пламя Огуна. Затем негромко обратился к горничной:

– Эрма, будьте так добры, вызовите сеньорите Каррейра такси. Эва, вы ведь мне позволите поехать с вами? Мне кажется, вам грозит опасность.

– Это так, – призналась Эва. – Но не волнуйтесь, профессор. Я позвоню своим братьям.