Жёны Шанго

Огун честно огляделся по сторонам, но тарелки не нашёл. Тогда он, недолго думая, бросил восковой шар и обрывки ремешка на колени керамического Эшу и поднёс зажигалку. Вспыхнул синий огонь, и глиняный Эшу ухмыльнулся, как живой, в его прыгающем свете. Через минуту на его коленях осталась только горка золы и липкая лужица.

– И что теперь? – спросил Огун, пряча зажигалку в карман и обводя всех тяжёлым взглядом. – Ошосси в тюрьме. Шанго – чёрт его знает где. И я его искать НЕ БУДУ, чтоб он сдох! Ошун… где, в конце концов, Ошун?!

– Кажется, она бросила него, – сказала Йанса, безмятежно глядя янтарными глазами в окно.

– Ошун? Бросила Шанго? – недоверчиво переспросил Огун. – Но почему? Чего он ей показал такого, чего она ещё не видела?

– Понятия не имею, – пожала Йанса плечами. – Кажется, какие-то шлюхи…

– Ну и что? Раньше их, что ли, не было?

Йанса только фыркнула. Чуть слышно, горестно вздохнула Оба. Огун коротко взглянул на неё. Размышляя, медленно потёр кулаком лоб. И вздрогнул, развернувшись всем телом к входной двери, когда в неё с грохотом влетел Эшу.

– Огун! Я нашёл Шанго! Дьявол, а что ты встал?! Поехали!

Ошун сидела на несущемся по реке стволе дерева и рыдала взахлёб. Слёзы текли по её лицу, смешиваясь с каплями дождя. Мокрые волосы облепили спину и плечи. Вздувшаяся жёлтая река мчалась вперёд, бурля и заливая берега. Целые деревья, вырванные разбушевавшейся водой из земли, летели вниз по течению, сталкиваясь, сцепляясь сучьями, кружась и отталкиваясь от размытых берегов. На них спасались маленькие зверьки. С неба низвергались потоки воды. Вся поверхность реки была рябой от ударов миллионов капель.

– Что я наделала… Что я наделала… – всхлипывала Ошун. – Что же я за дура… И где этот сукин сын?! Ошосси! Ошосси! Оке аро, Ошосси!!!

Никто ей не ответил. Ошун подняла мокрое лицо и с ненавистью посмотрела на ожерелье Эвы, которое сжимала в руке. Ни в чём не повинные бронзовые змеи любовались друг на дружку, держа в пастях перламутровую радугу. На их головки падали капли дождя.

– Что же мне теперь делать? Что мне делать?! – самозабвенно рыдала Ошун, мотая головой и лишь чудом не падая со скользкого бревна в воду. – Слишком много этой воды… Её теперь не остановить… Я не знаю, как это делается… А Ошосси… О-о-о, будь прокляты все мужчины! Чего стоило его слово? Его обещание?! Такой же врун, как и его брат, от них никакой помощи… Он должен был прийти… Прийти ещё вчера! И что?! Что я теперь смогу одна посреди этой каши?! Они убьют Алайя и её сына… Мбасу не сможет провести своих людей через лес… Нана Буруку напустила туда всяких тварей, я не справлюсь с ними одна… И всему конец, всему конец… Моя дочь умрёт…О-о-о, Ошосси, я ненавижу тебя!

Ей никто не отозвался – лишь из леса послышался глухой шум упавшего дерева. И уже безнадёжно, зло и яростно Ошун прокричала, повернувшись к заштрихованному ливнем лесному берегу:

– Окэ аро, Ошосси! Окэ аро! Будь ты проклят, Ошосси, окэ аро! Шанго! Шанго, мерзавец! Я, твоя жена Ошун, призываю тебя! Као кабьесиле, Шанго!

Лес безмолвствовал. Струи дождя хлестали по жёлтому телу реки.

… Нана Буруку вслушивалась в этот шелест, уставившись в экран своего рабочего «Мака». Когда бревно, уносящее Ошун, скрылось из виду, Нана с сердцем дёрнула белый шнур, отключая компьютер от сети. Глядя на гаснущую синюю искру на экране, сквозь зубы прошипела:

– Проклятье… Безголовая девчонка! Как бы она и впрямь не вызвала Шанго к себе… Теперь ведь он может и прийти! Как невовремя, как некстати Эвинья вмешалась в это всё! Вот они – дети!

Встав из-за стеклянного, изогнутого в форме амёбы стола, дона Каррейра отрывисто крикнула в коридор: «Мария, ко мне никого не пускать!» и, без всякого изящества плюхнувшись на стул, вытащила пачку «Кэмел».

Выкурив две сигареты подряд, Нана слегка успокоилась. Глядя в окно, на голубую акваторию баиянского порта, пробормотала: «Ничего удивительного…», встала и принялась мерить шагами кабинет. Её тёмные глаза холодно, решительно блестели. Пальцы с безупречным лиловым маникюром перебирали, словно чётки, опаловые ракушки-бузиос, нанизанные на серебристую цепочку. Щёлкнув последней ракушкой, Нана взяла со стола пачку сигарет, сунула в сумочку айфон и быстрым шагом покинула кабинет.

Шанго сидел на развороченной постели в комнате захудалого публичного дома в Бротасе. У него раскалывалась голова, и мучительно хотелось кого-нибудь убить, хотя Шанго смутно подозревал, что легче от этого не станет. В пыльное окно било солнце. Слепящие лучи дробились на пустых бутылках из-под кашасы, выстроившихся на столе, как армейское подразделение. В столбе света плясали сумасшедшую самбу пылинки. Пахло перегаром, сигаретами и дешёвыми духами. Глядя на батарею пустых бутылок, Шанго отчётливо понимал, что больше не сможет выпить ни капли, хоть его застрели.

– Провалитесь вы… – проворчал он сквозь зубы и тут же зажмурился. В висках запульсировало с новой силой, перед глазами поплыли зелёные пятна. К горлу взмыла волна тошноты. Шанго молча вскочил и свесился в окно.