Жёны Шанго

Эшу нигде не было. На полу у кровати, сидя и неловко прислонившись плечом к стене, спал Марэ. Его белая футболка была перепачкана кровью. Эва осторожно обошла брата и, стараясь не скрипнуть дверью, вышла из комнаты.

Кухня сотрясалась от могучего храпа. Там, сидя и положив голову на столешницу, спал Огун. Одна рука его ещё сжимала огромный, весь в коричневых потёках нож. Другой нож лежал на полу в пятне засохшей крови.

– Малышка, куда ты? – не открывая глаз, спросил Огун, когда Эва проходила мимо.

– Никуда… Всё в порядке… – прошептала она, замирая на пороге. – Ты спишь?

– Да. – Храп возобновился.

Эва на цыпочках спустилась по лестнице. Тихонько прошла мимо посапывающего на кушетке дона Осаина, пересекла пустой магазин и вышла через заднюю дверь в патио.

Там, под большим манговым деревом, Эшу пинал футбольный мяч. Утренний свет обливал розовым блеском его голую спину и плечи. Мяч звонко шлёпал о носок разбитого шлёпанца: бум… бум… бум… В ветвях дерева трещали птицы. Со стороны площади Пелоуриньо доносился шелест ранних машин, голоса торговцев, открывающих магазины. Эва стояла на пороге дома, забыв о том, что она босая, в измятом, перепачканном кровью платье, которое она так и не сняла на ночь. Горло давила судорога, и она, боясь задохнуться, вдыхала прохладный воздух крохотными глоточками.

Мяч перестал бумкать: Эшу обернулся. Увидев Эву, широко улыбнулся.

– Доброе утро, детка! Наши ещё спят?

– Покажи ру… руки… – кое-как выжала она из себя. Эшу заморгал, растерянно вытянул ладони. Они были чистыми, розовыми, без единой царапины. И Эва, бегом кинувшись через двор, повисла у брата на шее. И разрыдалась.

Эшу неловко обнял её в ответ.

– Ну-у-у, детка… Эвинья, что ты? Ну что ты? Подумаешь – чуть-чуть кровишки… Фигня же это всё! Ж-женщина, не разбивай мне сердце! Перестань реветь, говорят тебе! Ну что ты, ей-богу, развела тут… Всё же хорошо!

Но Эва заливалась в три ручья, всхлипывая, хлюпая и подвывая. В конце концов Эшу беспомощно умолк. Солнце поднялось над домом и пронзило крону старого дерева горячими лучами. По растрескавшимся плитам двора запрыгали золотистые пятна. С ветки сорвался плод и покатился по земле. А Эва всё плакала и плакала и не могла остановиться…

– Эшу, сукин сын!

С грохотом разверзлась дверь дома, и на пороге вырос Огун – без майки, в незастёгнутых джинсах. Взглянув в его лицо, Эва немедленно захотела оказаться на Луне.

– Детка, он меня убьёт… – пробормотал Эшу, юркая за её спину. И Эва поняла, что так оно и есть: в руках старшего брата был его армейский ремень.

– Поди сюда, брат, – почти нежно сказал Огун.

– Огун, ты что?! Люди спят! Эвинья, не уходи!

– Отойди от сестры! – Огун спрыгнул с крыльца. Эшу прикрылся Эвой, как щитом, и завопил:

– Успокойся, напугаешь соседей! В чём дело?..

– В чём дело, спрашиваешь?! – загремел Огун, делая молниеносное движение в сторону Эшу. – Стой, засранец! Куда?! Стоять, говорю!

Куда там… Эшу проделал такую роскошную резистенцию[72], что ей, вероятно, поаплодировала бы даже Йанса, откатился в сторону и кошкой взлетел в развилку мангового дерева. На голову Эвы посыпались сухие листья и ошмётки коры.

– Вниз, гад! – рявкнул Огун. В ответ Эшу, свесившись с ветки, сделал неприличный жест.

– Ты думаешь, я туда не влезу?! – Огун швырнул ремень на землю (Эва тут же подхватила его и спрятала за спину) и ухватился за крепкий нижний сук. Эшу немедленно вскарабкался выше и ловко перебрался по тонким, качающимся ветвям на край ограды. Спрыгнуть оттуда на улицу было сущим пустяком, и Огун, подумав, отпустил ветку. Задрав голову, заорал:

– Ты хоть понимаешь, что натворил, скотина?! Сестра чуть не умерла по твоей милости! Марэ тоже чуть живой! Осаина напугали до полусмерти – а у него сердце!

– Огун, Огун, прошу тебя, пожалуйста…

– Эвинья, замолчи!!! Слава богу, что пробок не было! И я не встал на автостраде – часа так на четыре! Мы едва успели! А вчера, между прочим, «Баия» играла с «Сержипи»! У Осаина телевизор и говорил, и показывал сразу! Такое раз в три года бывает, а ты!.. Старик даже первого тайма из-за тебя не досмотрел! Эвинья, отдай мне ремень!

– А что я такого сделал? Что я сделал?! – заверещал Эшу, – Эвинья, не отдавай ему, он же ничего не соображает! Что я должен был делать, по-твоему?! Надо было забрать «святых» – я и забрал! Меня, кстати, попросила сестра! Да! Если бы я опоздал хоть на полчаса – Нана вернулась бы домой и…

– Тебя – просила – сестра?! – Огун так ударил кулаком по несчастному дереву, что оно жалобно затрещало, и на землю посыпался дождь из плодов, пауков и богомолов. – Эвинья ничего не знала о заклятии! А ты знал, придурок! Но всё равно решил выпендриться! Супергерой хренов! Черепашка ниндзя, твою мать! Всех с ума свёл! Слава богу, что мать не видела твои руки! И всё остальное! Слезай, или я сейчас это дерево с корнем вырву! Эва, дай сюда ремень!

– Эвинья, не давай!